Различия в степени вокализованности сонорных и их роль в противопоставлении центральных и периферийных говоров - [9]

Необходимость дальнейшего изучения диалектных различий, связанных с разной степенью вокализованности сонорных, очевидна. Они должны изучаться в первую очередь в синхронном плане, что потребует разработки специальных программ, особой методики наблюдений и, конечно же, использования звукозаписывающей аппаратуры с последующим инструментальным анализом произведенных записей. В сущности звуковой потенциал сонорных как специфика их физической характеристики в современных диалектных системах совершенно не изучен. Те факты в пользу различной степени вокализованности сонорных в разных говорах, которые приведены выше, кроме очевидного соответствия [ԝ] : [в], как правило, — результат изменения их в тех или иных условиях в другие звуки, обладающие большей или меньшей звучностью (гласные или согласные шумные). Строго говоря, эти факты могут быть лишь свидетельством того, что высокая степень сонорности характеризовала эти звуки в прошлом, в тот момент, когда эти изменения были живым фонетическим процессом. Степень скоординированности этих фактов со свойствами сонорных в современных фонетических системах соответствующих говоров еще предстоит установить, так как следует считаться с тем, что некоторые из них (например, результаты ассимилятивных процессов) в современных говорах могут иметь характер своеобразных «фонетических фразеологизмов», т. е. вкраплений в современную систему элементов, обусловленных ее прошлым состоянием, не объясняемых исходя из ее современных характеристик, но вполне согласующихся с представлением о периферийных явлениях как явлениях архаических, свойственных в прошлом древнерусскому языку.

В свете сказанного есть еще больше оснований для изучения качества сонорных согласных диахронически как источника диалектных различий в истории языка. Выше уже было высказано предположение о том, что удвоение мягких согласных из новых сочетаний с [ј] связано по происхождению с повышенной сонорностью [ј] и первоначально осуществлялось как ассимиляция в группе сонорных. К подобного же рода явлениям с разной степенью очевидности принадлежат, по-видимому, и такие факты в истории языка как, например, развитие второго полногласия в древнепсковском диалекте[44], наличие протез в виде [ԝ] и [ј][45]. Не исключено, что разная судьба редуцированных перед [ј], т. е. само развитие или неразвитие так называемых напряженных редуцированных гласных [y̌] и [ǐ], также определялась разной степенью вокализованности ‹ј› в разных славянских диалектах. На эту мысль наталкивает прежде всего то, что современным восточнославянским диалектам, знающим рефлексы этих редуцированных в виде [ы] и [и], одновременно свойственна и утрата следующего за ними ј в положении конца слова (пи, би — повел. наклонение глаголов пить, бить; молоды — им. п. ед. ч. прил. муж. р.). Это служит указанием на сильно вокализованный характер [ј], близкий к неслоговому [і], соседство которого с [ъ] и [ь], видимо, и определило повышение их подъема с дальнейшей (факультативной) ассимиляцией ими [ј], выявляющейся в позиции конца слова[46].

С разной степенью вокализованности ‹ј›, возможно, связана и судьба начального сочетания [јь]. Предполагаемое изменение этого сочетания в одних говорах древнерусского языка (украинских и белорусских) в [і] с дальнейшей утратой последнего (ср. укр. һо́лка, һрати, з вм. из и т. п.) как раз и предполагает повышенную степень вокализованности ‹ј› в соответствующих говорах (т. е. реализацию ее в виде неслогового [і]), легко утрачиваемого по говорам, тогда как изменение этого сочетания в [и], свойственное русскому языку, предполагает сравнительно меньшую степень сонорности ‹ј›.

Можно думать, что вообще различия в поведении редуцированных в соседстве с сонорными в говорах древнерусского языка в сильной степени не зависело от качества сонорных. Что касается плавных, то их степень вокализованности в период падения редуцированных была вообще высока, а на отдельных территориях (в частности юго-западе древней Руси) могла доходить до способности образовывать слог. Именно этим, по-видимому, и определяется различие в рефлексации старых сочетаний типа trъt, tlъt, trьt, tlьt, с одной стороны, в русском языке, где ъ, ь давали соответственно [о] и [е] (глотать, греметь и т. п.), и, с другой стороны, в украинском и белорусском, где на месте ъ, ь выступают [ы], [и] (укр. глитати, гриміти и т. п., белор. глытаць, грымець и т. п.). Рефлексы типа украинских и белорусских, очевидно, возникли через стадию слоговых плавных[47], рядом с которыми позже развились гласные верхнего подъема. О таком ходе процесса говорят одинаковые рефлексы на месте ъ и ь. Показательно в этом смысле, что тот же гласный может развиваться в этих сочетаниях и перед плавным, например, в карпатских говорах (ср. дырва, сыльза и т. п.), — факт, который не может быть понят иначе, как связанный с утратой слоговости плавным[48]. Русские же рефлексы говорят о таком качестве плавных, при котором они в этих условиях не были способны к слогообразованию, но в то же время были настолько сильно вокализованы, что способствовали прояснению соседних с ними редуцированных в обычные в сильном положении гласные полного образования [о] и [е]. На такую возможность указывал в свое время Н. Трубецкой