Различия - [13]
Вообще, казалось, двенадцатый ряд предназначался для тех, кто был близок к миру музыки. Здесь сидел и толстяк Негомир, несостоявшийся рок-музыкант, по воле случая ударник на свадьбах и похоронах, который вечно таскал с собой толстую тетрадь, а точнее, ежедневник окружного комитета Социалистического союза трудового народа Югославии (на всякий случай, вдруг что-то неожиданное придет в голову), чтобы фиксировать на бумаге «новые ритмы». Но поскольку у него не было соответствующего музыкального образования, эти заметки носили описательный характер: «Трукуту-трукуту... ксс-ксс... тутула-тутула... псс-псс!» Уже одного этого было бы достаточно, однако Негомир прославился фразой, вылетевшей у него, когда он слушал, как играет легендарный Кена, ударник группы «Смак»: «Ого, этот барабанит еще получше меня, чем я!» Худощавая Элодия и здоровяк Негомир иногда заводили во время сеанса, правда очень тихо, разговор о музыке из кинофильмов. Ворковали о чем-то вроде: «А вот Эннио Морриконе...» И хотя Негомир упрашивал Невайду остаться до конца, чтобы закончить обмен мнениями, она минут за десять до заключительных титров все-таки вставала и уходила. Сопровождаемая шорохом, какой слышится, когда куропатка испуганно прячется в кустах на краю поляны.
Капелька темно-красного сургуча
Эх, несчастливый тринадцатый ряд! Сюда без страха садился только Отто. Считалось, что Отто настолько невезучий, что несчастливый тринадцатый ряд уже ничего не сможет ему испортить. Жил он только благодаря тому, что его не прогоняли из главпочтамта. Он слонялся возле окошечек. За других, не столь терпеливых, стоял в очередях, чтобы оплатить счет, передать какое-нибудь заявление или ответ на запрос. Упаковывал посылки и бандероли «за сколько не жалко». И хотя одевался довольно неаккуратно и брился раз в три-четыре дня, паковал все с особым, художественным вкусом.
Да, это была не просто упаковка. Во-первых, подходящая коробка, обычно от обуви или посуды, во-вторых, ровно столько, сколько нужно, синей бумаги, потом шпагат, а главное — руки, которые все это укладывают, отмеряют, завязывают... Сколько денег ни дай за выкуп новорожденного, ни в одном родильном доме так аккуратно не перевяжут пуповину, ни одна нянечка так внимательно не запеленает младенца... А под конец — вроде родинки, единственной особой приметы, — капелька темно-красного сургуча... И комментарий самого Отто: «Чакум-пакум. Такую посылку и Отто был бы рад получить!»
Но увы, ничего подобного никогда не случалось. У Отто не было родственников. Всю жизнь он вместо других стоял в очередях, всю жизнь упаковывал и отсылал посылки чужим людям. Поговаривали, что он такой невезучий еще и потому, что, мягко говоря, не отличался особой сообразительностью. Правда, он протестовал против такой оценки, путая при этом звуки и выговаривая «дж» вместо «д» и «ч» вместо «с»: «Все джумают, Отто тупой, а Отто просто чмеется, чмеется...»
С другой стороны, считалось, что у него легкая рука, которая приносит удачу. Тот, за кого Отто отправлял конверт с купонами какой-нибудь игры или акции, как правило, получал награду, но сам Отто оставался ни с чем; он отсылал сотни купонов, этикеток, решенных кроссвордов и пивных пробок, но ни разу не выиграл даже утешительного приза вроде транзистора с одним наушником, белой спортивной майки, прищепок для белья или хотя бы набора подставок для пивных кружек.
Отто не боялся тринадцатого ряда, зато боялся всего остального. Он смотрел каждый фильм ровно столько раз, сколько его показывали, не пропуская даже дневных сеансов, при этом всякий раз закрывал ладонями глаза, когда приближалась какая-нибудь «страшная» сцена.
Должен признаться, тогда я их фамилий не знал
Четырнадцатый ряд. Учащиеся средней школы. Примерно одного роста, но разного возраста.
Петрониевич. Ресавац. Станимирович.
Каждый сам по себе. Каждый особняком. Учатся в разных учебных заведениях. Сельскохозяйственный техникум. Станкостроительный техникум. Гимназия. Они даже не были знакомы.
Должен признаться, тогда их фамилий я не знал. И даже не мог предположить, что сидят они слева направо по алфавиту, то есть в том же порядке, в котором двадцать лет спустя будут перечислены в одном из списков погибших. Точно так же не знал я тогда, что каждый из них отправился в тот день в кино, не выучив одного и того же урока по истории, хотя преподаватели всех учебных заведений города предупреждали, что с завтрашнего дня начнутся опросы и выставление годовых отметок.
— Да я и так все знаю! — наверняка заявил родителям Петрониевич и шмыгнул за дверь.
— Не волнуйтесь, вечером выучу! — вероятно, торжественно пообещал своим Ресавац.
— Зубрить историю?! Я же до среды все забуду! Она начнет спрашивать в понедельник, по алфавиту. А знаете, какая она тормознутая? Мы ведь не зря зовем ее Доисторической. Никаких шансов, что за понедельник она доберется хотя бы до буквы «е», а тем более до меня! — скорее всего, убедил домашних Станимирович.
Вот так. Один за другим. Все трое, каждый по-своему, сбежали в кинотеатр «Сутьеска», чтобы посмотреть фильм, не важно, какой именно, и не сидеть над скучным заданием по истории, не предполагая, что спустя двадцать лет история подстережет их и соберет вместе еще раз.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Роман «Осада церкви Святого Спаса» сербского писателя Горана Петровича основан на реальных исторических фактах, хотя сам писатель не претендует на роль историографа и умело стирает грань между реальными и вымышленными событиями. Приблизительно в 1291 году объединенное войско болгар и куманов вторгается в Сербию и полностью разрушает монастырь Жича. Петрович изящно и кропотливо плетет ткань повествования. Из незначительных мелочей, потрясающих метафор возникают незабываемые персонажи, явь и сон плотно переплетаются между собой.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Это книга — о любви. Не столько профессиональной любви к букве (букве закона, языковому знаку) или факту (бытописания, культуры, истории), как это может показаться при беглом чтении; но Любви, выраженной в Слове — том самом Слове, что было в начале…
Действие романа сербского писателя Горана Петровича, представляющего собой причудливое переплетение фантастики и реальности, разворачивается на фоне подлинных событий из истории Сербии первой половины XX века.
В антологию вошли произведения самых значимых в Сербии мастеров «малой прозы». Опираясь на богатую и ко многому обязывающую национальную традицию, писатели создают огромный «параллельный» мир, прозаический универсум, отражающий все существующие перспективы и всё разнообразие идеологий конца XX и первых полутора десятилетий XXI века.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.