Разгром «армии мстителей» - [10]

Нужна Ваша помощь.

У тов. Малиновского сложилась исключительно благоприятная обстановка.

Вы со своим корпусом можете сделать большое дело. Отдал приказ о переброске Вашего корпуса через Никополь в район Апостолово.

С нетерпением ждем Вас здесь.

Примите все меры, чтобы скорее быть.

При расчете марша учтите, чтобы корпус пришел вполне боеспособным.

Переправы у Никополя будут для Вас готовы к 16. 2, здесь Вас встретим.

Потребуйте от 4 Укр. фронта все, что Вам необходимо в помощь для организации марша и снабжения.

Сообщите с моим адъютантом Ваши соображения и немедленно выступайте.

Ждем Вас с большими надеждами.

Уважающий Вас 13.2.44 г.

Василевский.»

На меня нахлынуло восторженно бурное настроение. Я дважды перечитал письмо и попросил офицера передать Маршалу Советского Союза, что корпус в указанный срок прибудет в район сосредоточения в полной боевой готовности.

Ход времени и событий, казалось, значительно ускорился. В эти дни приходилось круглыми сутками работать в дивизиях и корпусных частях, добиваясь их предельной собранности и боевой слаженности, четкого понимания всеми командирами своих задач, словом, всего того, что определяет боеспособность и боевую готовность войск. Но в этих напряженных и по-настоящему боевых делах мы все явственно чувствовали приближение праздника — 26-й годовщины Советской Армии. Накануне его мы получили вести из родных мест — с Дона, Кубани, Ставрополя и всего Северо-Кавказского края. Женщины Осетии прислали казакам посылки. «Нам бы хотелось, — писали они, — чтобы наши скромные подарки попали именно к вам, родные наши воины, чтобы они хоть отчасти могли дать вам представление, как много мы думаем о вас, как стремимся к тому, чтобы облегчить вам трудности суровой боевой жизни». Они писали, что матери видят наши боевые дела в своих материнских переживаниях и снах, девушки — в девичьих мечтах, а старики Осетии — в тяжелых думах. Пожалуй, ни в одной армии мира не было такой традиции, великой традиции, рожденной в огне войны, — весь народ посылал на фронт безмерно теплые, душевные письма и скромные посылки воинам своей армии. В этом проявлялся глубокий смысл взаимной любви и единства народа и армии страны социализма.

Получили мы весточку и с Кубани, от секретаря Краснодарского краевого комитета партии товарища Селезнева и председателя крайисполкома товарища Тюляева. Надо было видеть лица казаков, когда им читали это письмо, принятое на слете передовиков сельского хозяйства края. «…Сейчас на Кубани начинается горячая пора весеннего сева. Все — от мала до велика — дружно приступили к этой страде… Вся колхозная Кубань сегодня, в день 26-й годовщины Красной Армии, заверяет вас, боевые земляки, что выполнит свой священный долг перед Родиной и фронтом. Так же, как и вы, дорогие друзья, выполняете свой священный боевой долг. Пусть смело мчатся вперед на запад лихие кони, пусть метко разят ваши пули проклятого врага, пусть казачьи клинки сносят с фашистов их преступные головы!..»

В ночь перед началом выдвижения к Днепру мы с корпусным инженером, инженер-подполковником Прагиным, поехали на Никопольскую переправу, чтобы проверить ее готовность. Здесь уже более суток трудились наши саперные части, восстанавливая разрушенный мост. Трудились героически, под непрерывным огнем вражеской авиации. Зенитно-артиллерийский полк полковника П. С. Оверченко вместе с фронтовыми средствами ПВО, развернутыми у переправы, не успевали остужать стволы, однако, немецкие бомбардировщики вносили свои коррективы в плановые сроки работ. Но в конце концов их ловко обманули. Саперы построили низководный мост. Утром прилетели новые эскадрильи вражеских штурмовиков и, по-видимому, были удовлетворены тем, что моста почти нет. Во всяком случае, над переправой в тот день они появлялись уже значительно реже. Командующий артиллерией корпуса полковник Марченко отнес это к заслуге своих зенитчиков, которые действительно в эти дни вели героические бои с вражеской авиацией.

— Отбили мы у них охоту летать здесь, — убежденно сказал он.

Марченко был человеком интересной судьбы. Он уроженец Кубанской станицы Привольная. Весной 1919 года восемнадцатилетним хлопцем подался он в партизанский отряд, а через год начал службу в одной из частей 9-й Кубанской армии. Когда Врангель высадил на Кубани крупные десантные силы под общим командованием генерала Улагая, чтобы поднять «сполох» в казачьих областях и вновь двинуться на Москву (это было в августе — сентябре 1920 года), первой на их пути стала Кавказская кавалерийская дивизия Мейера. Началась жестокая сеча. Казачья удаль Ивана Марченко была замечена в бою под станицей Брыньковской, под хутором Степным и под Тимошевской.

Обо всем этом рассказывал нам начальник политотдела полковник Карев. Степан Васильевич умел завладеть вниманием слушателей, а в тот вечер он был в ударе, и мы слушали его с интересом.

— Так вот, — продолжал он свой рассказ, — в те дни, когда настало время вручать партийный билет (его приняли в партию после боев с улагаевцами), Марченко вызвали в политотдел армии…

Не успел Карев докончить фразу, как вдруг послышался нарастающий вой, а в следующее мгновенье стены дома вздрогнули, на тело навалилась неприятная тяжесть взрывной волны и придавила к стене. Адский гул до боли сдавил перепонки. Так продолжалось несколько минут. Потом наступила могильная тишина. К счастью, артиллерийский налет не причинил большой беды.