Разговоры с Бухариным - [27]

Бухарин полагал, что вторая партия, состоящая из интеллигенции, не будет противницей системы и будет играть положительную роль, внося предложения о переменах и улучшениях.

Вопрос: И Павлов с ним соглашался?

Ответ: Да, Бухарин рассказывал, что не только Павлов, но и ряд других выдающихся ученых с этим планом Горького был согласен. Именно на этой основе выросла дружба Бухарина с Павловым… Павлов скончался непосредственно перед приездом Бухарина за границу. Бухарин говорил, что это была страшная потеря.

Эта идея двух списков и двух партий была, конечно, утопической, так как страна была фактически в полосе гражданской войны: она только что прошла через коллективизацию и находилась на пороге "великой чистки"… Но Бухарин и другие полагали, что план их мог бы быть осуществлен.

Вопрос: Как Бухарин хотел использовать идеи гуманизма в борьбе против нацизма?

Ответ: Когда Бухарин проезжал через Германию на пути в Париж, он остановился на день в Берлине, посетил книжные магазины и накупил груду теоретических брошюр о фашизме. Они лежали на столе его комнаты в отеле, и он их внимательно просматривал.

Он считал, что Гитлер поставил перед советскими лидерами большой вопрос: не является ли происходящее в Германии показателем быстрого разложения социальной ткани современного общества? Бухарин полагал, что следует не только предупредить подобного рода разложение в Советском Союзе, но и создать лозунг для объединения международного движения против нацизма.

"Бороться против них, — говорил он, — не имея больших собственных конструктивных идей, совершенно невозможно. Их идеей является насилие. Вы помните, вероятно, их псевдофилософский афоризм: "убийство утверждает силу человека". В конечном счете это — идея насилия как постоянного фактора воздействия власти на общество, на человеческую личность. Именно с этой идеей следует бороться".

"В истории человечества, — продолжал Бухарин, — во имя гуманизма было совершено много плохих дел. Но все же гуманизм был прогрессивным фактором развития. Мы должны решительно отмежеваться от злоупотреблений, которые были совершены под прикрытием фраз о гуманизме. Нам следует подчеркнуть, что наш гуманизм — совсем иной и подлинный пролетарский гуманизм. Борьбу против антигуманистического нацизма мы должны вести под знаменем этого нового гуманизма".

Я вспоминаю, что эти идеи гуманизма были высказаны Бухариным в очень элементарных терминах, но с большой горячностью. Он настаивал на важности именно такого подхода, и для меня скоро стало ясным, что гуманистическая борьба против "постоянного принуждения" являлась для него не только борьбой против внешнего врага — нацизма, но также против внутреннего врага, против попыток внутри партии большевиков пересмотреть гуманистические основы марксизма, против стремления дегуманизировать последний. Этот вопрос меня сильно интересовал и раньше, — и, чтобы лучше разобраться в оценках Бухарина, я сказал: "Николай Иванович, но ведь то, что Вы теперь говорите, есть не что иное, как проповедь возвращения к десяти заповедям"…

Бухарин сразу насторожился: "А Вы полагаете, что заповеди Моисея устарели?".

"Я не говорю, что они устарели. — ответил я. — Я хочу только напомнить, что они стали обязательными основами человеческого общества уже пять тысяч лет тому назад и с тех пор лежат в основе всей нашей культуры. Неужели положение в России теперь таково, что там нужно напомнить о необходимости выполнять заповеди Моисея?".

На это мое замечание Бухарин ничего не ответил, но явно не потому, что этого вопроса для него не существовало…

Во время пребывания в Париже Бухарин выступил с публичным докладом. В этом докладе, который им был прочитан по-французски и никогда не появлялся по-русски, Бухарин с еще большей силой подчеркивал важность "пролетарского гуманизма". Мне привелось посетить его, когда он заканчивал подготовку к этому докладу.

"Если хотите, — сказал он, — я прочту то, что только что написал: это имеет прямое отношение к нашим разговорам".

Я, конечно, хотел, и он прочел мне несколько отрывков,

"Да, — заметил ему я, — это действительно то, о чем мы с Вами уже несколько раз говорили, — это возвращение к гуманизму, и притом к самому элементарному гуманизму, против которого все коммунисты еще так недавно бунтовали".

Бухарин не отрицал. Он признавал, что первые годы революции для них для всех были действительно годами сплошного бунта против гуманизма. Настроениями такого бунта были захвачены не только такие люди, как Бухарин и Горький, но и Блок, и многие другие. Но все проходит соответствующие этапы развития. В начале революции на очереди стояло разрушение старого — и потому был необходим бунт против гуманизма, который ставил грани стихии разрушения. Теперь мы вошли в совсем другой период, и перед нами, как самые важные, стоят задачи не разрушения, а созидания. И теперь именно гумани-стические идеи должны пропитать всю нашу политическую и просветительную работу. "Не только нашу, коммунистическую, — добавил он, — но и вашу, социалистическую! Надо вернуть марксизм к его гуманистическим основам".

Я не мог не указать ему, что демократический социализм, несмотря на все отдельные ошибки, по существу от гуманистических основ никогда не отходил, но с его основной установкой я был больше чем согласен. К аналогичным выводам я пришел еще раньше, когда в Германии шла борьба социалистов с гитлеровцами. В самом начале 1933 г., буквально накануне прихода Гитлера к власти, я выпустил с одним другом книгу о молодом Марксе, главной мыслью которой было, что Маркс был гуманистом… Бухарин знал эту мою книгу, и я полагаю, что те мои настроения в какой-то мере толкали его на путь откровенных бесед… Между прочим, именно в этой связи Бухарин упомянул, что и Павлов интересовался мыслями о гуманизме Маркса…