Разговоры на песке. Как аборигенное мышление может спасти мир - [48]

Однако тот, кто подчиняется, может достичь такого же уровня грамотности. Одна моя племянница стала лучшей в классе по навыкам чтения, ее теперь приводят в качестве примера успеха системы образования. Она может прочитать любой текст, который вы ей дадите, красиво и бегло, и это вызывает гордость. Это приятно и обеспечивает хороший контент для рекламных роликов, нахваливающих консервативный поворот[38] в образовании аборигенов. Однако она понятия не имеет, чтó читает. Она не может разобраться, о чем эти тексты, если они не снабжены поясняющими картинками. Она не знает, что живет на планете, никогда не интересовалась, откуда берется электричество, и ничего не слышала о капитане Куке.

Она образцовая школьница, которая, вне всякого сомнения, однажды станет образцовым работником и прекрасным консультантом по разработке соглашений и политики в сфере землепользования. Для меня всё это неважно. У нее большое сердце, она любит Иисуса и хочет лечить людей, она – самый замечательный человек из тех, кого я знаю. Однако образование ее обманывает. Возможно, ее дядя и рад рассказывать ей истории об электричестве, Солнечной системе и капитане Куке, но этого недостаточно, чтобы уравнять ее шансы.

Для этой главы я изготовил из красного дерева два бумеранга в форме апострофов. Оба – из одной и той же ветки, которая была расщеплена посередине надвое: предметы-близнецы, соединенные жизненной силой одного дерева, как бы далеко друг от друга они не находились. Я постукиваю ими друг о друга, воспроизводя ритм ударов топора, которыми я вытесывал древесину и придавал им форму. На них изображены короткие истории об ибисе, служащие напоминанием о египетском боге Тоте и помогающие связать это со всем тем, что я узнал о смерти памяти. Я держу бумеранги порознь и вижу, как между ними резонирует дух, затем расфокусирую взгляд и перестаю обращать на них внимание.

Я следую за этим духом связи от того места, где я срезал ветку, домой, на север, к тем отношениям, которые у меня там есть. Я вижу термитники, которые разрослись из-за того, что это место лишилось равновесия, хотя туристам, которые его фотографируют, кажется, что они видят его в первозданном виде. Попугаи, ранее откладывавшие яйца в термитники, теперь улетели, потому что мотыльки, откладывавшие яйца там же, тоже исчезли. Раньше они вылуплялись в одно время, и гусеницы поедали помет птенцов попугаев. После того как мотыльков уничтожили тростниковые жабы, все вновь вылупившиеся попугайчики потонули в собственном дерьме.

Тысячи подобных взаимосвязанностей вплетены в текст устной культуры, который я создал при изготовлении этих бумерангов, и я могу обратиться к ним в любой момент: достаточно присесть, взять бумеранги в руки, и начнется загрузка информации. Лишь некоторые из этих взаимосвязанностей можно описать в печатном тексте, который никогда не станет чем-то большим, нежели ограниченный перевод. Я также не могу дальше менять и расширять этот печатный текст после того, как напишу его, или обсуждать его значение через обратную связь с другими людьми, термитниками или деревьями с красной древесиной.

Изготовление этих бумерангов – это акт композиции, сохраняющий мои паттерны мышления в рамках устной культуры и обеспечивающий долговечность знаний, которыми со мной поделились, в масштабе глубокого времени. Написание этой книги дает противоположный эффект, но оно всё равно того стоит. Я должен использовать оба пути, чтобы выработать жизнеспособный способ существования в эту переходную эпоху, а затем передать знание, чтобы другие могли его использовать, адаптировать и развивать.

Однако в городе, куда я переехал три года назад, трудно заниматься резьбой по дереву. Люди начинают нервничать, когда видят темнокожего бородатого парня с топором в руках. Однажды кто-то вызвал полицию, которая начала антитеррористическую операцию, так что мне пришлось скрываться на протяжении суток. В другой раз на меня донесли в службу безопасности университетского кампуса, обвинив меня в «обратном расизме» на том основании, что неаборигены не могут участвовать в этом виде культурной деятельности. Вы, должно быть, представили себе какого-нибудь типичного расиста-англосакса старой закваски, но на самом деле пожаловался на меня абориген. Впрочем, хватит о дураках – оба-мы должны побеседовать с каким-нибудь интересным человеком, а не позволять нарциссам отвлекать на себя все наши мысли.

В течение нескольких месяцев я беседую с Мелиссой Кёрби, женщиной из клана вайилаван нгийямба (Wayilawan Ngiyambaa) из Бреварины, работающей заместителем директора школы в одной далекой аборигенной общине. Она исследует местные подходы к обучению грамотности, разработанные учителями-аборигенами и учитывающие способы познания, свойственные устной культуре. Она также преподает свой традиционный язык и работает над его сохранением. Ее мать разработала фонетическую систему для начального этапа обучения грамотности, в которой все звуки английского языка соотносятся с аборигенными родственными ролями, что превращает начальное обучение чтению и письму в упражнение, основанное на уже известных ученикам моделях отношений.