Разговоры беженцев - [6]

Государство обеспечивало наглядность обучения весьма простым способом. Вследствие того что каждый учитель должен был излагать лишь строго определенное количество знаний и делать это из года в год, он становился совершенно безучастным к своему предмету и не отклонялся из-за него от основной цели: жить полнокровной жизнью на глазах у своих учеников. Все свои личные разочарования, финансовые затруднения, семейные неурядицы учитель компенсировал в классе, так что ученики вынуждены были делить с ним его невзгоды. Его не связывал конкретный материал предмета, он и мог всецело сосредоточить свои силы на нравственном воспитании молодых людей, на обучении их всякого рода обману. Так готовил он их к вступлению в мир, где им встретятся люди, подобные ему: искалеченные, ущемленные жизнью, прошедшие огонь и воду. Говорят, что сейчас школьное образование, по крайней мере кое-где, основывается на других принципах, чем в мое время. Что с детьми обращаются теперь справедливо и разумно. Мне было бы очень жаль, если бы дело обстояло действительно так. Мы еще в школе изучали такие понятия, как сословные различия. Это относилось к учебным предметам. Когда ученик был из хорошей семьи, с ним и обращались хорошо, не так, как с детьми рабочих. Если исключить этот важный предмет из учебных программ современных школ, молодые люди смогут постичь столь существенные тонкости обращения лишь на своем жизненном опыте. Все, чему они научились в школе, в общении с учителями привело бы их к жизни совсем иной, чем они себе представляли, к нелепым поступкам. Они были бы ловко введены в заблуждение относительно того, с чем они столкнутся в реальном мире. Они бы надеялись на fair play, на доброжелательность и внимание и совершенно неподготовленными, невооруженными, беспомощными были бы отданы во власть общества.

Я-то был подготовлен совсем иначе! Я вступил в жизнь с солидным запасом знаний о человеческой натуре.

После того как мое воспитание было до некоторой степени закончено, я имел основание ожидать, что, обладая кое-какими заурядными пороками и научившись дополнительно кое-каким не слишком отвратительным мерзостям, я смогу более или менее сносно прожить на свете. Это было заблуждением. В один прекрасный день внезапно понадобились добродетели".

На этом я сегодня закончу, ибо мне удалось возбудить ваше любопытство.

Калле. Ваше снисходительное отношение к школе весьма оригинально, (и в его основе лежат, так сказать, высокие идейные принципы. Во всяком случае, я только сейчас вижу, что тоже кое-чему научился в школе. Я припоминаю, что мы в первый же день получили хороший урок. Когда мы, умытые, с аккуратно пристегнутыми ранцами, вошли в класс, а наши родители отправились домой, учитель выстроил нас у стены и скомандовал: "Занимайте места". Мы двинулись к партам. В классе не хватало парты, и один мальчик остался без места. Все уже сидели, а он все стоял в проходе между партами. Учитель увидел, что он еще стоят, и залепил ему оплеуху. Из этого мы все извлекли хороший урок нельзя быть неудачником.

Циффель. Гений, а не учитель! Как его звали?

Калле. Гернрейтер.

Циффель. Меня удивляет, что он остался простым учителем народной школы. Вероятно, школьная администрация не жаловала его.

Калле. Неплох был и обычай, введенный другим учителем. Он говорил, что хочет пробудить в нас чувство чести. Когда кто-нибудь...

Циффель. Простите, я все еще думаю о Гернрейтере. Обыкновенный класс, где не хватает одной парты, и с помощью этих примитивных средств Гернрейтер создает вам в уменьшенном виде великолепную модель реального мира! Вы видите его воочию, этот мир, в котором вам предстоит жить. Гернрейтер набросал его лишь несколькими смелыми штрихами, и все же, созданный мастером, он наглядно предстал перед вами. Держу пари, ваш учитель действовал совершенно инстинктивно, по чистой интуиции! Простой учитель народной школы.

Калле. Во всяком случае, он получает, таким образом, запоздалое признание. Метод другого учителя был гораздо проще. Он боролся за чистоту. Если какой-нибудь ученик сморкался в грязный носовой платок, потому что мать не дала ему чистого, он должен быть встать, взмахнуть этим платком и сказать: "У меня сопливое знамя".

Циффель. Недурно, но все же весьма посредственно. Вы сами сказали, он хотел разбудить в вас чувство чести. Это был заурядный ум. В Гернрейтере была искра божья. Он не давал решения: Он лишь ставил проблему наглядно, лишь отражал действительность. Выводы он всецело предоставлял делать вам самим! Это оказывает, естественно, совершенно, иное и весьма плодотворное действие. Я вам очень признателен за знакомство с этим великим умом.

Калле. Не стоит благодарности.

Вскоре после этого они попрощались и разошлись - каждый в свою сторону.

4

Перевод К. Азадовского и Ю. Афонькина.

Памятник великому писателю Киви. Бедняки получают высоконравственное

воспитание. Порнография

В один ясный солнечный день Циффель и Калле прогуливались, беседуя друг с другом. Они пересекли привокзальную площадь и остановились перед большим

гранитным памятником, изображавшим сидящего человека.