Разговор в письмах о материке Россия - [15]

Итак, постараемся определить основные черты народного богословия.

Монизм. В нашем аспекте даже не главное формальное определение конфессии: моно- или политеизм (Протестанты и прочие еще и обвинят нас в многобожии: вот, мол, схизматы поклоняются и Николе, и Георгию, Флору и Лавру, Косьме и Дамиану, а мы-де одному Господу!) Краеугольным камнем русского народного богословия является выбор: монизм — дуализм.

Так, западное мышление изначально дуалистично. И, несмотря на формальную монистическую догму, католичество, а тем паче протестантизм учения практически дуалистичные, что и предопределило их скорую секуляризацию и переход в постхристианское состояние. Ренессанс, переход к капитализму, урбанизация на Западе не потому, что мы — нация молодая, а там-де старая и проч., а потому, что дуалистично общественное сознание, дуалистичен западный логос.

Наше народное богословие несомненно содержит изначальный, восходящий к Адаму монизм, что определяет дух фольклора (особенно эпос и сказку), и это же определило успех Православия на русской почве: создание Третьего Рима.

Эсхатология. Во времена святого Андрея Рублева и при его непосредственном участии рождается удивительное явление в Русской Церкви — иконостас. Русская литургия приобретает особый смысловой оттенок. Если в греческой Церкви человек в храме содеивался участником Тайной вечери (евхаристическое начало), то в русской — за деисусным чином открывался «Спас в силах» и сквозь евхаристию проступал Страшный суд. Это усиливало покаянный мотив во всем укладе русского бытия.

Почему именно так? А потому что тема Страшного суда уже была развернута в народном богословии, особенно в духовном стихе (духовным стихам в фольклоре надобно посвятить отдельную главу). Существовали ли на Руси подобные песнопения в дохристианские времена? Ответ на это дает изучение таких стихов, как «Голубиная книга», «О Егории храбром» и других: да, существовали! После крещения Руси эсхатология стала одной из центральных тем духовных стихов, и, на наш взгляд, это и привело в XIV–XV веках к созданию русского иконостаса.

Пережитки дохристианских эсхатологических представлений имеют место в духовных стихах и в современных записях. Трудно заподозрить творцов — носителей стихов в незнании Апокалипсиса или русской иконографии. Однако Страшный суд в стихах выглядит не вполне канонично: путь на суд пролегает через огненную реку. Перевозчик — архангел Михаил (реже Андрей Первозванный). В суде принимает «участие» «Мать-сыра-земля» (или Богородица), Небесный Иерусалим заменен на сад и т. д. Это не лишает наши стихи истинно православного духа, а лишь свидетельствует о наследии древнейшей эсхатологической традиции. В этих стихах (а особенно в многочисленных стихах о мучениках) подвиг «претерпевших до конца» определяется не толерантностью, а любовью и верой. Опустим многочисленные цитаты.

Патристика. Один из столпов православной культуры — патристика, наследие Святых Отцов. В письменной традиции это патерики (отечники) — собрания житий и легенд. В устной — это те же духовные стихи (о святых), но и отдельный жанр — духовные легенды, отчасти и ряд быличек. Не будем разворачивать темы, отметим лишь: как в устной, так и в письменной традиции мы обнаруживаем мощный дохристианский пласт, повествующий о культуре старчества. Даже в

XIX веке православные старцы творят чудеса (сугубо русские), живут порой в избушках «на курьих ножках», говорят речи раешным стихом (см. высказывания Макария Оптинского, например). До наших времен творят песнопения в народной манере (отец Николай Гурьянов и мнози иные). Именно (и только) в России иконы мироточаг и кровоточат. Древнегреческое Православие этого не знало. И т. д., и т. д.

А обилие раскольных сект, хранящих необычайно многообразную музыкально-поэтическую культуру богослужебного пения!

Учение о свободе воли. Этот богословский догмат мы бы выделили в народной традиции отдельно. Итак…

Идеалом христианства (впрочем, по слову Спасителя, недостижимым на земле) является полное отождествление собственной воли с волей Творца: «Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…» Здесь, в молитве Спасителя, мы видим, что воля Божья в полной мере осуществляется только «на небеси». Мы можем лишь молитвенно просить о том, чтобы собственной свободной волей осуществить не всегда ясную для нас волю Господню. И по вере дается нам и постичь неисповедимый Промысл, и осуществить… Но это уже предмет веры.

Сплошь и рядом сталкиваясь с деяниями людей, творящих свою волю вопреки воле Божьей, вопреки совести, правде, обычаям, мы должны понимать, что требуемое при этом смирение относится к нашим страстям. Мы не имеем права позволять вскипать страстям при виде неправды. Но безусловным грехом для христианина является бездействие при виде греха. (Была бы сейчас вообще Россия, если б Минин и Пожарский в свое время сказали бы: «На все воля Божья… Все от Бога…» — и разошлись по домам?)

Уклонение от истины двояко… С одной стороны, полное отрицание проявления Божьей воли в мире (ересь гностицизма) — вполне атеистический мир, живущий по законам джунглей… Что нам и предлагает Запад.