Разговор в аду между Макиавелли и Монтескье - [34]

Эта зачумленная литература, препятствовать распространению которой невозможно, а также пошлость газетных писак и политиков, окунувшихся в журналистику, будут являть собой отвратительное зрелище по контрасту с достоинством и взвешенностью речи, звучащей с высот трона властелина, с живым и образным языком, призванным повысить действенность всех правительственных заявлений. Теперь вам станет ясно, почему я окружил своего государя плотной толпой публицистов, чиновников, адвокатов, купцов и правоведов, которые имеют большое значение для сознания той колоссальной массы официальных сообщений, о которой я говорил вам и влияние которой на людей всегда будет огромным.

Вот в общих чертах основные принципы моего господства над прессой.

Монтескье

Вы подошли к концу своих утверждений?

Макиавелли

К сожалению, да. Я высказал свои суждения в более краткой форме, нежели это было необходимо. Но мгновения наши сочтены, нам следует спешно двигаться дальше.

Разговор тринадцатый. Ограничение свободы собраний и правосудия

Свободные союзы и ложи преобразуются для контроля за их деятельностью — Для актуализации «запылившихся» законов «чрезвычайного положения» инсценируются беспорядки — Упраздняется чувство ответственности судейских путем отставки старых и заслуженных судей

Монтескье

Мне нужно прийти в себя от волнений, которые вы заставили меня пережить. Какое богатство средств для исполнения цели, какое обилие необычных мыслей! Во всем этом заключена поэзия, и таится такая трагическая красота, что ее не пришлось бы стыдиться современным поэтам, таким как Байрон; это обнаруживает драматический талант автора «Мандрагоры»[34].

Макиавелли

Это ваше истинное мнение, господин Секундарий? Однако мне кажется, что вашей иронии не достает уверенности. Мы не можем составить себе ясного представления о том, возможно ли, в самом деле, воплотить эти замыслы.

Монтескье

Если вас интересует мое мнение, я обязательно изложу его; я только жду, когда вы закончите.

Макиавелли

До этого еще далеко.

Монтескье

Так продолжайте.

Макиавелли

Что ж, если вы того желаете.

Монтескье

Став во главе страны, вы издали ужасные законы против прессы. Вы заставили умолкнуть все голоса, кроме вашего собственного. Все партии лишились голоса. Вы не боитесь покушений на вас?

Макиавелли

Ни в коей мере, поскольку крайне неосмотрительно с моей стороны было бы, если бы я не имел возможности одним движением руки обезоружить все партии одновременно.

Монтескье

Как же вы станете действовать?

Макиавелли

Начну с того, что вышлю из страны сотни людей, которые пытались с оружием в руках противостоять моему восшествию на трон. Мне рассказывали, что в Италии, Германии и Франции существуют тайные общества, из членов которых рекрутируются бунтовщики, устраивающие заговоры против правительств. В моей стране я разорву эти невидимые нити, которые, словно паутина, плетутся в укромных углах.

Монтескье

И что потом?

Макиавелли

Каждый, кто организует тайное общество или примкнет к нему, будет подвергнут строгому наказанию.

Монтескье

Хорошо, это относится к будущему. А что произойдет с обществами, которые уже существуют?

Макиавелли

Из соображений всеобщей безопасности я вышлю из страны всех, кто известен своей причастностью к этим обществам. Те, против которых у меня не будет прямых улик, вынуждены будут ощущать давление постоянной угрозы; поскольку я издам закон, который даст правительству право на основе специальных указов высылать из страны любого, кто когда-либо состоял в подобном обществе.

Монтескье

То есть без приговора суда.

Макиавелли

Почему вы говорите: без приговора? Разве решение правительства не есть само по себе приговор? Можете быть уверены, мало кто станет жалеть бунтовщиков. В странах, покой которых длительное время нарушался раздорами между гражданами, мир следует устанавливать с помощью непреклонных насильственных мер. Ради установления покоя следует пойти на многочисленные жертвы. Жертвы приносят. И авторитет человека, имеющего право отдавать приказы, внушает вследствие этого такое почтение, что никто не смеет покуситься на его жизнь. После того, как Сулла потопил Италию в крови, он появился в Риме как обычное частное лице, и с его головы при этом не упал ни один волосок.

Монтескье

Вижу, вы добрались теперь до периода ужасных экзекуций. Не рискну что-либо заметить по этому поводу. Мне кажется только, хотя я и понимаю ваши намерения, что вы могли бы быть более мягким.

Макиавелли

Когда взывают к моей доброте, я могу позволить людям говорить со мной. Откровенно скажу вам, что часть строгих мер, перечисленных в законе, будет лишь служить угрозой, однако при условии, что меня не вынудят прибегнуть к их применению.

Монтескье

И вы называете это предупредительными мерами! Однако ваши рассуждения о вашей доброте меня несколько беспокоят. Иногда у человека, который слышит подобные рассуждения, стынет в жилах кровь.

Макиавелли

Отчего же? Я находился в ближайшем окружении герцога Валентинуа[35], о котором ходила недобрая слава и который на самом деле её заслужил, поскольку были в его жизни периоды, в которые он не знал жалости. Но я заверяю вас, что, как только завершались необходимые экзекуции, он становился вполне добродушным человеком. То же самое можно сказать почти обо всех главах абсолютной монархии. В глубине сердца они добры, и доброта их особенно распространяется на простых людей.