Разговор с Вождем - [56]

Александр зло скрипнул зубами – потери, снова и снова потери! Если подобное происходит сейчас и на других участках фронта, то скоро не только тридцать третьему ИАПу не на чем станет воевать… и некому. Увы, но стоит признать, что немецкие самолеты более мощные. Эх, были б у них в полку новые «МиГи» или «Яки», тогда б и разговор с немцами шел на равных, а так? «И-16» был отличным истребителем лет пять назад, но сейчас что он, что «Чайка» проигрывает более современным немецким машинам. Да и пилоты у них, что уж тут, обучены получше – не тот пока у наших класс, не тот. Настоящий пилотаж, которому позавидует любой ас Люфтваффе, могут показать разве что те, кто успел повоевать в Испании в тридцать седьмом или на Халхин-Голе в тридцать девятом. Но сколько их в боевых частях – единицы! Кто в тылу, на должностях инструкторов летных училищ, кто комиссовался по состоянию здоровья, ну а кто и вовсе осужден или даже расстрелян после, мать их, недоброй памяти ежовских чисток…

Пошевелившись, Захаров коротко застонал от боли в раненой руке. Так, хватит валяться, нужно осмотреть рану и перевязаться. Если, конечно, сможет, с одной-то рукой. С усилием сев, Александр после нескольких минут мучений, сопровождаемых стонами, матом и злым шипением, высвободил из серого авизентового[21] комбинезона левую руку. Похоже, повезло, ранение определенно сквозное, пуля навылет пробила бицепс, не задев кость. Вытащив из кармана перевязочный пакет, летчик разорвал прорезиненную оболочку и кое-как перевязал рану, помогая себе здоровой рукой и зубами. Вроде нормально, по крайней мере кровь остановилась. Все, нужно уходить, нечего немцам глаза мозолить, словно прыщ на заднице. Сколько тут до опушки, с полкилометра примерно? Вот туда он и двинет, а дальше – по обстоятельствам. Нужно поскорее добраться если не до аэродрома, то хотя бы до расположения любой нашей наземной части, а то иди знай, где сейчас гитлеровцы.

Передернув затвор табельного «ТТ» и переложив пистолет в правый набедренный карман, чтобы был под рукой, Захаров, чуть заметно прихрамывая, двинулся в сторону леса, стараясь как можно скорее скрыться под защитой деревьев. О недавнем происшествии напоминал лишь колышимый легким ветерком шелк распластавшегося на траве парашютного купола да обрывки использованного бинта, кое-где заляпанные начинающей подсыхать кровью.

* * *

– Товарищ лейтенант, как вы? – Склонившийся над сидящим у комля дерева Сазовым красноармеец осторожно потряс его за плечо. – Нужно уходить, вы ж сами сказали, привал только десять минут. Не ровен час, немцы появятся, тут дорога недалече, шум моторов слышен. Слабенько совсем, но расслышать можно.

Выглядел командир первой батареи неважно: во время боя с ворвавшимися на позицию гитлеровцами он получил два ранения. Первая пуля, прошедшая по касательной, перебила два ребра, а вторая прошла навылет через предплечье правой руки, только чудом не зацепив кости. Сами по себе ранения не особо тяжелые, однако глубоко дышать лейтенант, грудь которого стягивала тугая повязка, теперь не мог. Так что о быстрой ходьбе, еще и по лесу, не приходилось и думать. Да и кое-как перебинтованная неопытными в медицинском плане батарейцами рука, подвешенная на шею петлей из поясного ремня, сильно болела, особенно при ходьбе, и Алексей поддерживал ее здоровой рукой. Обе повязки уже обильно пропитались кровью, но сменить их оказалось нечем: как выяснилось, индивидуальных пакетов у пятерых уцелевших артиллеристов нашлось только два, и оба ушли на его перевязку. Еще двоим легкораненым, наводчику второго орудия Еременко и заряжающему третьего Иськову пришлось довольствоваться распущенными на полосы исподними рубахами. Конечно, можно было взять бинты у гитлеровцев, но в тот момент, когда они, уничтожив оставшиеся боеприпасы и транспорт, спешно покидали разгромленную батарею, никто об этом не думал, брали только трофейное оружие и боеприпасы, стараясь как можно скорее уйти от возможного преследования поглубже в лес. И вот уже второй час шли, стараясь двигаться вдоль дорог, к своим. Карты у лейтенанта с собой не имелось, но в том, что пробираются они в верном направлении, он не сомневался: где канонада, там и запад, где потише, соответственно, восток. Как тут заблудиться? Вот только скорость движения была, мягко говоря, низкой, в основном из-за него…

Сазов раскрыл горящие нездоровым блеском глаза, с трудом сфокусировав взгляд на лице старшины Головко. Облизнув пересохшие, покрытые коростой губы, хрипло спросил:

– Н… нормально, Василь. Пить есть?

– Пока есть малехо, но скоро закончится, так что хорошо б ручеек какой сыскать. – Боец снял с пояса некрашеную алюминиевую флягу, скрутил колпачок. – Держите, тарщ лейтенант, водичка чистая, только уж больно теплая.

Лейтенант обхватил фляжку пальцами, перепачканными подсохшей кровью – после рукопашной на батарее уж и не поймешь, своей ли, немецкой ли, – и поднес к губам. Сделал несколько глотков теплой, слегка отдающей затхлостью, воды. Вроде полегчало. Да даже если и нет, какая разница? Нужно идти, пока есть силы, если повезет, еще до темноты доберутся до какого-нибудь подразделения Красной Армии.