Разговор с Вождем - [40]

Снизу что-то закричали по-немецки на несколько голосов. Ребятишкам явно не понравились мои слова – они там натуралы все, что ли, не понимают изысков секса по-европейски? Потом фрицы принялись спорить между собой. По крайней мере, мне показалось, что они именно громко спорили, а не обменивались, к примеру, комплиментами. Но кроме говорильни, никакой реакции на подначку не последовало, и я все-таки решил израсходовать для провокации одну из гранат.

Выдернув шарик, я принялся вслух отсчитывать секунды, и на счет «четыре» немцев наконец прорвало – по хорам снизу дружно бахнуло не менее десятка винтовок, а из-за угла прохода опять высунулась рука с пистолетом. Но сейчас я фактически готов – даже не дожидаясь, пока штурмовик внизу добьет магазин, кидаю к нему гранату. И тут же вторую в большой зал через барьер.

Первая ложится чрезвычайно удачно – сразу после взрыва в проход падает мертвый немец с пистолетом. Вторая, похоже, произвела только психологический эффект, все-таки слабая у них фугасная часть, и «рубашка» дает только легкие осколки. Решаю усилить воздействие – пока поднятая взрывом пыль еще висела в воздухе, выскакиваю на хоры и луплю вниз длинными очередями, целясь на малейшее шевеление. Попал – не попал, хрен знает, но шороху навел и атаку сорвал – однозначно!

Целых две минуты после этого в клубе относительно тихо, даже раненые не стонут. Относительно – потому как снаружи начинается перестрелка. И ее интенсивность идет по нарастающей. Пользуясь моментом, меняю ленту на полную и ставлю запасной ствол. Фух! Всего четверть часа воюю, а уже весь мокрый, словно три часа огород вскапывал.

Внутри клуба тоже начинают звучать выстрелы, но на этот раз стреляют явно не по мне. Осторожно выглядываю из-за выступа. А вот это уже наглость: несколько фрицев, заняв позиции у окон, стреляют наружу. Ну, мать вашу, сами напросились – короткими очередями разгоняю не в меру расхрабрившихся штурмовиков по углам, добавив в копилку жертв еще парочку «невинноубиенных евроинтеграторов».

Звуки боя все ближе – похоже, что клуб атакуют не менее чем парой взводов. А полноценного отпора зажатые мною с тыла немцы дать не могут. В зале бахает несколько взрывов – это красноармейцы подобрались к самым стенам и закидывают в окна гранаты. А сразу после этого внизу раздаются крики на немецком и громкий мат десятка человек одновременно – наши ворвались внутрь, началась рукопашная.

А мне лучше пока не высовываться: неохота нарываться на шальную пулю. Или даже и не шальную – кто-нибудь из бойцов пальнет прицельно, увидев незнакомую морду, пусть и обряженную в командирскую форму. Подожду немного, к немцам явно «песец» пришел.

Наконец шум драки затих. Некоторое время до меня доносились только какие-то всхлипы и позвякивание. Затем грянуло несколько одиночных выстрелов. Красноармейцы делают контроль?

Я уже собирался аккуратно высунуться, как из зала раздался зычный командирский голос:

– Эй там, на хорах! Вылезай, не бойся, германцев больше нет!

Странное построение фразы и малоупотребимый термин «германцы» заставил меня насторожиться. А вдруг как раз немцы победили? Отбили атаку наших и теперь выманивают меня? Нет уж! Я тут могу еще долго просидеть. Хотя… Можно вступить в переговоры – вдруг получится раскусить подставу или, напротив, убедиться, что внизу свои.

– Вылезай! Мы знаем, что ты там! – не унимался невидимый обладатель командного голоса. – Тут у половины солдат дырки в спинах. К тому же мы слышали, как ты германцев материл.

– Ага, я вылезу, а вы мне пулю между глаз! Чем докажешь, что свой? – Пригнувшись почти к самому полу, я выглянул из-за выступа на пол-ладони, пытаясь разглядеть обстановку в зале через многочисленные дыры в настиле хоров.

– Я командир седьмой роты третьего батальона триста тридцать третьего стрелкового полка старший лейтенант Курбатов!

– Михаил Петрович? – спросил я наобум, в расчете на то, что, если со мной говорит враг, он сразу согласится отзываться на первое попавшееся имя-отчество.

– Почему Михаил Петрович? – явно удивился командир роты. – Всю жизнь Игорем Романовичем был! А вот ты кто такой? Вылезай уже, недосуг мне тебя уговаривать!

Сквозь дыры в полу я несколько раз засек в зале мельтешение людей. Похоже, что внизу действительно наши: мелькали гимнастерки защитного цвета, и один раз показалось нечто, напоминающее синие шаровары. У немцев такой детали униформы точно быть не может.

– Выхожу, не стреляйте! – придется рискнуть, не сидеть же здесь, если свои реально клуб отбили.

Осторожно, по сантиметру, поднимаюсь, делаю шаг вперед и выглядываю за барьер. Внизу действительно снуют красноармейцы – переворачивают тела убитых немцев, собирают оружие. А прямо под хорами стоит молодой мужик в синих бриджах и фуражке с красным околышем. Не выпуская из рук пулемета, подхожу к краю настила. Пробитые во многих местах доски предательски трещат под ногами.

– Батальонный комиссар Дубинин! – представляюсь стоящему внизу командиру Красной Армии. – Особый отдел штаба четвертого корпуса.

– Доброе утро, товарищ комиссар! – мгновенно подобравшись, Курбатов бросает ладонь к козырьку фуражки. – Вы бы спустились, а то там опасно стоять – снизу настил решето напоминает.