Разговор с Безумцем - [44]

— Не понимаю, кому это нужно? Неужели это какой-то масштабный заговор?

— Джереми, не будь дураком, ты же понимаешь, миру не нужны те, кто мыслит по-другому, не нужны те, кто не умеет подчиняться, не нужны те, кто ценит и уважает себя, — он объяснял мне это с таким выражением, что я на мгновение почувствовал себя малолетним школьником, которому грозный отец разъяснял очевидные вещи. А ведь если отбросить все абсурдные предположения мистера Блэнкса, то он говорил очень правильные и разумные вещи. Ведь социум действительно не терпит выскочек, ему не нравятся те, кто имеет свое, отличающееся от остальных мнение, и он крайне ненавидит тех, кто пытается как-то изменить привычный ход вещей.

— Вот спроси меня, Джереми, почему я оказался здесь? — произнес громила.

— И почему ты оказался здесь, Оливер? — спросил я.

— Потому что сильно уважал себя, поэтому я и оказался в этой дыре!

— А твое уважение проявилось в нанесении телесных повреждений тем, кто осмелился его попирать? — поинтересовался я.

— Это ты сейчас съехидничал? — глаза Оливер стали наполнятся пламенем, челюсть напряглась, а огромные ладони сжимающиеся в кулак звучно заскрипели.

— Нет, что ты, просто профессор ознакомил меня с твоим досье, и я запомнил, что тебя задержали после того, как ты поколотил парней, имевших наглость оскорбить тебя. Если честно, я бы на твоем месте поступил точно так же, — мгновенно исправился я.

— А-а… — затяжно произнес Оливер, и даже слегка рассмеялся, было видно, что приступ гнева, готовившегося к выплеску, был отсрочен на неопределенное время.

— Я сам крайне не приемлю неуважительного отношения к себе, поэтому считаю, что твоя самозащита оправдана, но тебе стоило немного контролировать себя, не надо было калечить людей, достаточно было бы дать им пару хороших затрещин.

— Ну нет, я что женщина, чтобы оплеухи раздавать, я мужчина и тем более боксер в прошлом, я если и бью, то наповал.

— Оливер, одной твоей оплеухи хватило бы для того, чтобы отправить в нокаут двух взрослых мужчин, ты же сам понимаешь.

— Вот это верно, силище во мне знатная, сам порой переживаю, чтобы в драке не переборщить, а то прибью кого-нибудь ненароком.

— А ты это контролируешь? — полюбопытствовал я.

— Нет, я в этот момент не принадлежу самому себе, — расстроенный здоровяк опустил голову.

— А в какие моменты у тебя возникает желание кого-нибудь избить? — спросил я.

— Да в любые. Когда мне что-то не нравится, во мне мгновенно пробуждается желание наказать обидчика и желательно посильнее. Вот когда санитар не дал мне посмотреть бокс, то я чуть было не сорвался, так хотелось подвесить негодяя в дверном проеме своей палаты, чтобы использовать его в качестве боксерской груши, но ведь я совладал с собой, не сделал этого, — горделиво произнес Оливер.

— И что, по-твоему, тебя сдержало? — спросил я, осознавая, что мистер Блэнкс не такой уж и бесконтрольный пациент, каким кажется. Ведь порой он все же осознает, что его поступок недопустим и он сдерживает себя.

— Во-первых, я бы получил огромную дозу успокоительного, а во-вторых, меня бы лишили спортивной корреспонденции, ну а в-третьих, я уже находился под антидепрессантами, поэтому мое состояние не было особо агрессивным.

— Оливер, скажи мне, пожалуйста, в какие моменты ты больше гордишься собой, когда даешь волю эмоциям, наказывая кого-то за его проступок или в тот момент, когда умудряешься сдерживаться, перебарывая себя?

— Ну не знаю, это разные ощущения. В первом случае я чувствую огромное удовлетворение, на смену которому приходит какая-то опустошённость, даже усталость и бессилие. А во втором случае я ощущаю именно гордость, что смог преодолеть это дикое желание. Но будучи гордым, я в то же время и не чувствую себя полностью расслабленным, невидимая сила рвется из меня, атакуя вдвойне в следующий момент, когда я сталкиваюсь с очередным бесчестием в свой адрес. Поэтому сложно сказать, это разные ощущения, но, перебарывая себя, я точно чувствую большее уважение к своей персоне, чем тогда, когда срываюсь. Но, видишь ли, мое сдерживание могут оценить как слабость, поэтому я не сильно стараюсь себя ограничивать, — мистер Блэнкс задумался, и по нему было видно, что он не так уж и часто занимается такими глубокими внутренними размышлениями, направленными на свой личностный самоанализ.

— А в каких ситуациях ты понимаешь, что сдержаться тебе просто необходимо и ты всеми силами пресекаешь возможность срыва? — я продолжил углубляться в особенности проблемы Оливера.

— Ну это происходит тогда, когда я точно уверен, что мой срыв неизбежно повлечет за собой ряд всевозможных взысканий, например, как это происходило в этой больнице первое время.

— А что именно происходило, Оливер?

— Я взрывался по различным поводам, за что меня наказывали, кололи успокоительное и лишали каких-нибудь важных для меня вещей.

— Каких, например? — мне действительно было очень интересно расспрашивать своего собеседника.

— Ну мне не позволяли смотреть телевизор, не выдавали любимые журналы, ограничивали в прогулках, заставляя все время проводить в своей палате в полном одиночестве.