Разговор о Нзерекоре - [2]

Будильник задребезжал пронзительно и нахально - за это его и держали. Он был слышен по всему дому. Зашлепали босые ноги по цементному полу. Теперь пора.

С влажными, аккуратно расчесанными после умывания волосами ребята садились за длинный стол на террасе. У места Бориса - в командирском углу - стоял кофейник. Готовивший завтрак "бой" Мориба в колониальные времена служил у офицера местного гарнизона. Несмотря на долгие увещевания, он упрямо величал наших строителей "патронами". А Бориса - "грая-патроном". Недемократическое обращение понравилось, и теперь уже иначе как "гран-патрон" к Борису ребята не обращались. Только когда он устраивал разнос, то, оправдываясь, переходили на "Борис Николаич".

Как обычно, ели торопливо, и беседа шла по традиции о снах. Сны были стереотипными - жены, дети, дом. Один Воротный был неженат и сны видел причудливые.

Топоча, пошли к "газику". Дожди уже были близко, ночью, видимо, даже покапало. Земля без следа поглотила влагу, но на цементной дорожке, в углублении, остался темный след. Несколько дней назад в том углу Ваня Шапура убил змею. Происшествие было обыденным. Подумаешь, зеленая мамба! Попался бы удав метра на два - другое дело.

Поначалу змеи внушали страх, дома большинству из нас не приходилось иметь с ними дело. Даже шорох мышей на крыше мы первое время принимали за змеиное шипение. Но быстро выяснилось, что они никогда не нападают первыми и вообще сторонятся людей. У них - свои, змеиные дела, у людей - свои.

Машина зафыркала и вынеслась на центральную улицу Нзерекоре. Собственно, центральной ее можно было назвать лишь условно. Городок был в свое время распланирован колониальной администрацией с геометрической четкостью, все улицы пересекались под прямым углом.

Центральная упиралась в площадь Свободы, где стояло двухэтажное здание резиденции губернатора провинции Лесная Гвинея. Дальше стоял дом аптекаря, зал собраний и новая школа; ее переоборудовали после скоропалительного отъезда из страны хозяина богатейших плантаций кофе. Обосновался он в Либерии, где у него тоже были владения. Еще несколько школ поскромнее были открыты за последнее время, поэтому городок поутру наполняли ребячьи голоса. Девочки с торчащими, как антенны, жесткими косицами шли чинными стайками. Зато мальчишки-на то они и мальчишки-дурачились вовсю и носились метеорами. Борис сбавил скорость.

Машина поравнялась с торговым рядом. Под навесом каждой лавки подмастерья в шортах стрекотали на бабушкиных "зингерах". Одни подростки. Завидев "газик", они улыбались во весь рот и кивали. От работы никто не отрывался.

Еще двести, триста метров - и улица кончилась, а с ней и город. Последние хижины были круглыми, крытыми соломой. Одна стояла в окружении лимонных деревьев, ветви поникли от груза плодов.

- Вот климат! - сказал Воротный. - Такая благодать во дворе растет!

- Жарко, - протянул Шапура. - Два года привыкнуть не могу.

- Сейчас еще терпимо. Начнутся дожди - продохнуть не сможешь. "Гран-патрон" в прошлом году в обморок упал.

Все посмотрели на Бориса. В прошлый сезон дождей он отправился на вырубку 43-го участка. Вывоз бревен почти прекратился, потому что лесовозы вязли в глинистой почве. Но как раз тогда поступил заказ на фанеру из розового дерева ниангон, и надо было прикинуть, как вывезти материал. Сидибе, директор лесозавода, сказал Борису:

- Инженер, заказ поступил из Либерии. Я знаю, там многие сомневаются, сумеем ли мы его выполнить. Это вопрос престижа для всех - и для нас, и для вас...

Борис поехал с мастером Якгборо, опытным лесовиком, который валил деревья по всей Западной Африке - в Габоне, Береге Слоновой Кости, а теперь вот под старость вернулся на родину, в Гвинею. Впрочем, не такой уж он старый. Борису - тридцать два, Якгборо - сорок пять, но выглядит значительно старше: жизнь была тяжела.

Скользкая дорога заняла больше двух часов. К вырубке ниангона вела тропа. Кроны деревьев смыкались над головой, зеленый свет плавал густыми пластами. Дышать было невмоготу.

Борис вдруг почувствовал, что ноги сделались ватными, больно застучало в висках. Он прислонился к шершавому стволу, а потом все - и лес, и лица людей -стремительно завертелось перед глазами...

Сколько он был в обмороке, Борис не помнит. Очнулся на поляне, куда отнесли его Якгборо и двое подручных.

- Воздух, - развел руками мастер, - воздуха в лесу нет. Без привычки очень трудно... Да и привычным тоже...

Потом, когда это происшествие живейшим образом обсуждалось среди наших специалистов, зашедший болгарский врач Иван Наумов утверждал, что у Бориса закружилась голова не от недостатка, а от избытка Кислорода, скопившегося в лесу. Как бы то ни было, сошлись на одном: дышать в тропическом лесу надо осторожно. Особенно в сезон дождей...

В тот день случилось еще одно происшествие, потребовавшее существенного нервного напряжения. Когда Борис, не очень твердо ступая, подошел к машине, там ждала депутация жителей лесной деревни во главе с "президентом" - так ныне именовался деревенский староста. По-французски он не говорил, и переводчиком, а заодно и толкователем событий выступил мастер Якгборо.