Разгневанная река - [23]

Ле Хунг Зунг был популярный романист. Из-под его пера ежегодно выходило по нескольку книг со странными названиями: «Глаза сердца», «Разбойник и Будда», «Под розовым трико». Недавно он опубликовал серию статей по поводу теории, именуемой «философией плетки». Газета «Воскресный день» из номера в номер печатала его роман с продолжением «Кровавые цветы вишни» — о японских самураях.

Донг пробежал письмо.

«С глубочайшим почтением

                                           моему собрату

                                                                  господину Ван Хою.

Прошу соизволения обратиться к собрату, господину Ван Хою, на предмет знакомства. «Литературная трибуна» поручила Вашему покорному слуге прочитать и дать отзыв на Ваш роман. Я прочел его не отрываясь и, закрыв последнюю страницу, воскликнул: «О небо! Вот настоящая литература! Вот подлинный писатель! А все мы лишь жалкие ничтожества!»

Сообщите, когда я смогу иметь честь встретиться для личного знакомства с Вами.

                             С нижайшим поклоном

Ле Хунг Зунг»

Донг едва не расхохотался, читая это витиеватое послание, но, видя радостное возбуждение брата, сдержался.

— Этот человек, — пояснил Хой, — литературный консультант «Трибуны». Его одобрения достаточно, чтобы издательство приняло книгу. Придется пожертвовать ему половину гонорара, зато роман будет издан. Ладно, одевайся, давай немного пройдемся и — в ресторан!

— Сегодня, Хой, надо будет зайти к Локу. Мы уже давно не были у него.

— Вот после ужина и сходим. Кстати, мне нужно повидаться с Дьемом. У него, конечно, куча всяких новостей.

Братья дошли пешком до Йенфу и оттуда поехали в один из ресторанов на Зонтичной. Они заняли столик и решили не размениваться на лапшу, а заказать свиные потроха. После второй рюмки Хой раскраснелся и пустился в рассуждения о литературе. Трезвым он, разумеется, не решился бы высказываться столь смело, но теперь ему было море по колено. Хой без всякого стеснения поносил всех современных писателей. Конечно, Ле Хунг Зунг прав! Кто они? Жалкие невежды, взявшиеся за перо! Во имя чего они пишут, какая у них цель? Деньги, только деньги! В погоне за модой они обкрадывают зарубежных писателей, выдавая их мысли за собственные. Они стряпают свои рассказы, нашпиговывая их всякими ужасами и небылицами, чтобы поймать на эту приманку читателя. Нет, правда жизни их не волнует! Мало того, что они невежественны и бесталанны, они еще и бесстыдны! Что такое сегодняшняя вьетнамская литература? Жалкое зрелище. Кроме шайки этих дельцов от литературы, на литературном поприще подвизаются несколько так называемых «маститых». И кто же это? Невежды из позапрошлого века. Но зато это очень важные люди. К ним не подступиться. «Национальная революция» Петэна породила целую свору захудалых Конфуциев, и теперь во всей вьетнамской литературе не наберется и десятка писателей, от которых можно чего-то ждать. Боже праведный! Когда же наконец литература наша будет достойна этого названия? Он, Хой, должен для этого что-то сделать. Он верит в себя! Он перечитал немало зарубежных классиков и понял, что ему не должно быть стыдно за себя. Да ему и не стыдно! Стоило его произведениям появиться на книжном рынке, как на него сразу же обратили внимание. Он не даст себя оттеснить! У него в руках богатейшая тема — жизнь его односельчан. Об одном их селе можно писать всю жизнь. А кто, кроме То, сумел по-настоящему правдиво описать жизнь крестьян? Их изображают либо скотами, либо героями из кинофильмов об экзотических островах. Нет, он, Хой, создаст настоящий роман о вьетнамских крестьянах. Но писать не так просто, как это кажется, когда впервые берешься за перо. Порою готов проклясть все на свете. А как у нас относятся к писателям? У них нет средств, чтобы поездить, посмотреть жизнь. У нас писатель — это нищий. Живет, как улитка, в собственной раковине. Старик Толстой ненавидел гонорары. Считал, что писатель, если он получает за свои труды деньги, уподобляется проститутке. А почему? Да потому, что Толстой был богат! Он был дворянин, дом полон слуг. Ему легко рассуждать о благородстве писательского труда. А таким, как Хой, приходится из кожи лезть вон, чтобы свести концы с концами. Ведь без гонорара ни самому не прожить, ни семьи не прокормить. Общество, в котором служители искусства умирают с голода, — подлейшее из подлых! Но и то общество, которое носит писателей на руках, возводит их в сан бонз от литературы, тоже не лучше. Чтобы писать, ему, Хою, нужно лишь одно — быть сытым. Господи, да если бы ему не нужно было заботиться о пропитании, сколько бы романов родилось из-под его пера! Тот роман, что он отослал в издательство, — первая ласточка. Подождите, все еще увидят его творения!

Хой почувствовал, что опьянел. Мысли путались, на душе было и весело и грустно. Когда братья вышли из ресторана, на улице уже горели фонари. Вечерняя прохлада окончательно отрезвила Хоя, и ему стало немного стыдно за свою болтовню. Они миновали улицу Кыадонг и подходили к железнодорожному мосту. Тут Хой показал брату на японских офицеров, въезжавших из слабо освещенного переулка. Опоясанные мечами, они неподвижно восседали на рикшах. Было ясно, что японцы не случайно оказались в этом районе, славившемся публичными домами, отведенными для колониальных чиновников.