Разгаданный секрет - [10]

Здесь плитки измеряются с помощью чрезвычайно точного и совершенного оптического прибора - интерферометра Уверского. Изобретатель его, инженер завода Иосиф Тимофеевич Уверский, заставил световую волну так «ощупывать» предметы, чтобы картина интерференции сразу переводилась на шкалу. Наблюдатель прямо как по линейке отсчитывает микронные доли с точностью до двух сотых микрона. А опытный глаз может подметить вполне точно еще половинку. Так на приборе улавливается каждая сотая микрона - величина, существующая где-то на грани мира молекул. В него почти и заглядывают девушки-контролеры, когда проверяют плитки на этом интерферометре, напоминающем по виду сочетание фотоувеличителя с микроскопом.

Вот тут-то я и почувствовал, что значит температурный режим. Конечно, уже при входе мне бросился в глаза такой же большой термометр на стене, как и на участке доводки. И ртутный столбик все так же показывал ровно двадцать градусов. Все здесь приравнивается к этой температуре - и воздух в помещении и обстановка на контрольном столике.

Я потянулся было к столику поближе, но Ольга Николаевна меня предупредила:

- Осторожно! Не нарушьте температуру!

И действительно, мое приближение было равносильно тому, что к прибору и плиткам подносят источник тепла в тридцать семь градусов. Здесь обо всем приходится думать. Попробуйте положить плитку на прибор и едва коснуться ее пальцем - на экране прибора тотчас же произойдет изменение световой картины: плитка уже увеличилась в своих размерах.

Строгость, осмотрительность прежде всего.

Здесь избегают брать плитки непосредственно рукой.

Их захватывают деревянным пинцетом, а на руки надевают резиновые пальцы. И все же плитку нельзя допустить сразу к самому прибору. Ее выдерживают сначала на вспомогательной площадке, чтобы окончательно выравнялась температура. И лишь затем пододвигают уже на вторую, измерительную площадку, под самый щупалец прибора. Двигать нужно опять-таки не рукой, а специальным движком, в котором плитка покоится, как в люльке.

Теперь как будто все влияния устранены. Можно мерить? Нет, еще не совсем. Остается еще сам наблюдатель-контролер, который сидит перед столиком, излучая тепло в тридцать семь градусов, дышит, наклоняется к прибору, заглядывая в окуляр микроскопа. Надо оградить результат измерения и от этого вмешательства. Между человеком и прибором ставится защитный прозрачный экран. Сквозь него можно видеть, но тепловых лучей он не пропускает.

Вот теперь, пожалуйста, измеряйте. Ловите на плитках десятые и сотые доли микрона.

Но в окна цеха - в эти огромные стекла во всю стену - стучится погода. То белая зима с ледяным дыханием. То жаркое лето. И опять - влияние на плитки. Зимой охранять их от проникновения холода все-таки легче. По стенам участка толстыми змеями извиваются трубы, образуя причудливый узор. По ним течет горячая вода. И внимательные регуляторы держат все время приток воды таким, чтобы ртутный столбик на большом термометре не сходил с деления «20».

Но лето! Мы говорим: «Ах, как хорошо! Жарко, можно прогреться». А для маленьких чувствительных плиток это почти солнечный удар. Недаром помещение для участка плиток выбирается так, чтобы окна его выходили на север, но только не на юг, не на солнечную сторону. И даже от косых, последних лучей солнца здесь прибегают к защите, задергивая окна легкими шелковистыми шторами.

Но этого мало. Мощная система вентиляции проложена по всему участку. Широкие трубы отсасывают воздух плохой, перегретый, а другие трубы подают воздух свежий, проточный, образующий перед окнами охлаждающую подушку. К тому же еще и по изогнутым трубам отопления течет холодная вода. Так во всем помещении создается как бы свой, замкнутый микроклимат. Двадцать градусов по Цельсию - не больше, не меньше.

Здесь это называют - «температурный режим».

И все же в сильную жару выпадают такие дни, когда работать с плитками лучше всего только во второй половине ночи.

Остывает воздух, остывает камень, асфальт. Окружающие здания перестают быть печками, излучающими набранную от солнца теплоту. И тогда, в эти тихие часы, приходят сюда девушки-контролеры, надевают белоснежные халаты и садятся за столики. Кто-нибудь откроет верхнюю раму в окне, и все почувствуют нежный, волнующий запах зелени. За окном раскинулся заводской сад. Настоящий большой сад с тенистыми аллеями, цветниками. Его создавали сами рабочие завода. Взращивая деревья и цветы вокруг заводских корпусов, они, конечно, думали о том, как это будет красиво, как это хорошо для настроения и здоровья. Но была мысль еще и о том, что есть у них на заводе такие дорогие, любимые изделия, которые тоже по-своему нуждаются в этой благодатной свежести.

С той же мыслью работают и девушки, отдавая плиткам свой ночной труд в дни жаркой страды. Тихо. Работают почти безмолвно. Только изредка кто-нибудь скажет фразу вполголоса, обращаясь к Ольге Николаевне. В такой час как-то и не получается иначе и не хочется громким разговором спугнуть точность своей работы.

С аттестатом в жизнь

Плитка за плиткой снимаются с приборов и, получая на папиросной бумажке свой первый аттестат, отправляются на раскладку. На другой день я увидел их уже покрытыми слоем смазки и разложенными в футлярах по ячейкам, как в сотах улья. Полный набор в восемьдесят семь штук, из которых можно составить по желанию тысячи и тысячи самых различных размеров с микронной точностью. В этих желтых коробочках-футлярах плитки покинут участок, покинут завод и, пройдя еще более строгий экзамен в лаборатории представителя Института мер и измерительных приборов, получат уже аттестат окончательный и вместе с ним право называться плоско-параллельными концевыми мерами длины.