Раздвоение - [37]

Отчим вышел, как обычно, в двенадцать, и сразу же получил кулаком в висок и ботинком под ребра. Андрей в своей истории не скупился на детали того, как он избивал отчима. Для него это, кажется, было осью, вокруг которой крутились остальные события жизни. Не теряя времени, он запихнул отчиму в рот грязную тряпку, выуженную на помойке, и затащил его в квартиру. Там он избил его до потери сознания и выкинул из окна. Последний акт был чисто символическим, поскольку квартира находилась на втором этаже, а под окном располагались цветочные клумбы. Андрей полагал, что убил отчима.

Он, собственно, так и планировал и был уверен, что его не найдут, «потому что матери дома не было, его никто не видел и не узнал, и вообще, никому не придет в голову, что это был он».

Он разбил ноутбук отчима и забрал все его документы, какие смог найти. В последний момент он решил забрать деньги, чтобы разгром сошел за ограбление, а не акт мести. Денег нашлось много, и спрятаны они были в самом ожидаемом месте: в пыльной кадке на антресолях, забитой старыми тряпками. В самый уже последний момент Андрей взял из холодильника еды, чтобы хорошенько поужинать. Маскируя воровство еды под разгром, он выгреб остальные припасы на пол, побил посуду и выломал кран из мойки.

Прихватив с кухни топор, Андрей пошел в гараж разобраться с машиной. Он заперся в гараже и приступил к делу с обстоятельностью. Он выбил стекла и фары, раскромсал кожаный салон и с особой тщательностью взялся за приборную доску. Закончив, он, не торопясь, запер гараж и пошел в Тимирязевский парк. Там он нашел остатки своего шалаша и даже отыскал саперную лопатку, топорик, стальные прутья, спички и соль там, где их оставил. Он развел костер, сжег все вещи отчима, и пока жарилась насажанная на прутья курица, вырыл в отдалении тайник для денег и не прогоревших ключей. Спрятав большую часть денег в тайник, он оставил достаточно, чтобы нормально пожить до конца увольнения. Переночевав, он не стал терять времени, сел на электричку в тот же день, и на поезд до Новосибирска сел в отдалении от Москвы.

Добравшись до Барнаула после пересадки в Новосибирске, он снял у частника дом на окраине, где «первую неделю только и делал, что пил». Шатаясь по городу вечером в поисках приключений на задницу, он встретил случайно сослуживца, пригласил к себе, напоил и накормил. Сослуживец с радостью согласился жить у Андрея и кормиться за его счет. Он остро нуждался в деньгах, зато у него не было недостатка в женщинах. С ними стала жить баба этого сослуживца, алтайка лет тридцати пяти на вид, которую тот подцепил в кабаке в первый же день увольнения. С собой она привела русскую подругу, помоложе. У подруги этой даже не возникло вопросов, что делать. В первую же ночь, после того, как все напились, и сослуживец с алтайкой пошли на чердак, эта русская расстегнула Андрею штаны и запустила туда руку, одновременно расстегивая свою кофту. (Эта часть истории больше всего возмутила Сергея). Андрей заявил, что до этого думал о женщинах мало, поглощенный в школе войной с отчимом и компьютерными играми, а после школы — выживанием, особенно вопросами еды и тепла. То, что произошло, ему понравилось, и до конца увольнения, они с другом «трахали этих баб иногда по шесть раз в день; жаль, у нас тогда оставалась только неделя». Остаток службы Андрей был полностью доволен жизнью. У него появился свой малыш, тоже москвич. Он защищал его от остальных и «заставлял батрачить, гимнастерку, там, простирнуть, самогон подогнать, ну и типа того». Окончив службу, он вернулся и пошел прямиком в квартиру матери.

Логично, что сын после армии возвращается к материи, а то, что в этой квартире было ограбление и убили какого-то мужика, его не должно волновать.

Ему, однако, и на этот раз открыл отчим. С разочарованием Андрей обнаружил, что тот мало изменился, только прибавилось алкогольной одутловатости в лице, да появился рядок золотых коронок во рту. Андрей назвал себя, отчим прищурился и процедил: «Тебя здесь не ждали, понял?» На что Андрей дал ему в челюсть. Из комнаты выскочила мать, завизжала в страхе, но потом разглядела сына, сказала: «Андрюша…» и упала в обморок. Андрей «навесил этому козлу для надежности еще раза два под дых» и пошел в свою комнату. Там за время его отсутствия обосновался отчим, и Андрея стал выкидывать в коридор его вещи, кроме техники, которую рассчитывал «попользовать для себя».

Отчим очухался, мать очухалась, и они стали ругаться. Отчим орал и бесновался и хотел вызвать милицию, чтобы «повязали этого отморозка», а мать говорила тихо и тускло «он же мой сын, ты должен понять!» и крепко держала его запястья. Закончив с вещами, Андрей вошел на кухню и застал их в таком виде. Сорвав со стены телефон и отцепив руки матери от отчима, он спросил ее, прописан ли в квартире отчим.

Перейдя к этой части истории, Андрей углубился в детали. Он забыл про выпивку и сигареты и смотрел перед собой, не замечая Сергея.

Отчим отскочил в угол кухне, схватил нож и «попробовал вякать». Андрей выбил ногой нож и снова ударил отчима по зубам, опрокинув на пол. «Успокоив этого козла», Андрей повторил вопрос, и мать прошептала, что отчим не прописан. «То есть он здесь никто, правильно?» — спросил Андрей. «Я ее муж!» — подал голос тот. «Вы расписаны?» — спросил Андрей. «Нет», — ответила мать. «И в собственность на квартиру он не включен?» — Андрея научил этим тонкостям один сослуживец, у которого отец был адвокатом по имущественным делам. «Нет», — повторила она глухо, избегая смотреть на своего мужчину. Тот затравленно глядел на Андрея, закрыв рукой разбитый рот. «Тогда вот что, — потер руки Андрей. — Ты здесь, дорогой, никто. А я здесь прописан. Я могу вызвать милицию после одиннадцати, и тебя отсюда заберут» — «У меня есть связи, щенок! Я тебя сотру!» — сказал отчим, приподнявшись на локте. Андрей, не раздумывая, ударил его сапогом в лицо. Тот успел закрыться руками и заскулил: «Не бей! Только не по лицу» — «Пожалей его», — тихо сказала мать. — Его год назад чуть до смерти не избили.