Раздумья на Родине - [43]

С другой стороны, хорошему творческому руководителю нет никакого смысла в сокращении населенных пунктов, бригад, ферм и посевных площадей. Смысл его руководства как раз и состоит в том, чтобы деревень и колхозников было если не больше, то уж во всяком случае не меньше, ферм и коров прибавлялось ежегодно. Ведь если всего этого будет больше, то и пашен, и покосов, и пастбищ, и домов потребуется больше. Сокращать ему все это, даже во имя концентрации, не только совершенно ни к чему, но даже вредно. У бюрократа формула: «люди существуют для планов и посевных площадей», у творческого руководителя наоборот: планы и посевные площади существуют для людей. В этой разнице между бюрократом и творческим человеком заключены многие беды нашего сельского хозяйства.

Но бюрократическая формула «люди для планов» людей не всегда устраивает, они живут по своим житейским законам. Вот почему у бюрократа никогда ничего не получается. Он агитирует переезжать на центральную усадьбу, а уезжают вообще из колхоза; он стеной стоит за концентрацию, а получается одна ликвидация; он же обеими руками за химизацию, а выходит…

Поглядим, что у него выходит с той же химизацией сельского хозяйства. Если взять крупного бюрократа, планирующего внедрение химизации, то он никогда не признает себя виновным в плохой отдаче государственных средств, потраченных на строительство грандиозных азотно-туковых и прочих заводов. Ведомство всегда защитит своего работника от любых обвинений. «Мы вам построили завод, остальное не наше дело», — говорят строители. «Мы вам даем удобрение, но за дальнейшее не ответчики», — говорят химики. «Мы вам доставили туки, чего ж еще требуется от нас?» — так заявляют железнодорожники.

И никто из них, ни один не возьмет на себя ответственность за урожай в 10–12 центнеров с гектара. Район приказывает колхозам в определенные сроки вывезти удобрения на сельские склады. А есть ли они, эти склады? Готов ли колхоз принять и использовать химические удобрения? Имеются ли у него химлаборатории и настоящие специалисты, составлены ли почвенные карты, какова контурность, припасены ли машины для внесения удобрений? Все эти вопросы не интересуют ведомственных руководителей, каждый отвечает только за свой определенный участок. Помню, я несколько лет ходил за грибами мимо шести мешков дорогостоящей нитрофоски, брошенных прямона дорогу. Они растаяли, выжигая вокруг себя все до последней былинки. Другие мешки растаяли на берегу речки. Многие тонны калийных удобрений уходят. под колеса буксующих грузовиков, смываются вешними водами.

Самое, однако ж, интересное в том, что такая «химизация» начисто освободила руководителей от вывозки на поля местных удобрений. Содержание скота без подстилки привело к тому, что навоз либо выветривается, либо уносится дождевыми водами в речку, отравляя питьевые источники. Очевиден двойной вред — отравление вод и порча ценнейших органических удобрений. Вспомним, однако, что русский крестьянин испокон веку ценил «навозную» продуктивность коровы не меньше, чем ее молочную продуктивность. Коров держали в той же степени для получения навоза, как и для получения молока. Весной в Вологде и в наше время машина навоза стоит 20–25 рублей, а в деревнях у меня на родине не знают, куда его деть. Все вокруг завалено навозом: около бывшего телятника многолетние кучи уже обросли крапивой, около фермы тоже. В котлованах с жидкой консистенцией, которая отгребается от стойл и смывается шлангом, едва не утонули однажды двое отпускников… Быка однажды вытаскивали из навоза всем миром. Не знают, как быть с навозом и в личных хозяйствах. Одна из моих знакомых старушек решила избавиться от коровы, поскольку навоз ни от хлева, ни из хлева никто не вывозит. Соседи мои таскали навоз в заброшенную картофельную яму (как раз напротив моих окон), но яма наполнилась, и теперь над ней целая навозная гора. Весной вместе с водой ценнейшее удобрение потечет в речку и в озеро, откуда люди берут питьевую воду. Кишечные и прочие заболевания не волнуют ни районную, ни областную санэпидстанцию, куда я года два назад привез бутылку с такой водой. Увы, дело с навозом за два этих года не сдвинулось. Не лучше обращаются с навозом и на больших комплексах, как молочных, так и откормочных: их проектанты до сих пор не могут придумать надежную добротную систему для сбора и утилизации фекалиев. Хозяйства предпочитают сбрасывать навозную жижу в реки. Спрашивается, зачем тратить такие баснословные средства на строительство азотно-туковых и прочих заводов, на дорогостоящие перевозки, если мы не используем даже навоз — это самое легкодоступное и самое прекрасное удобрение? Ведь в соединении с торфом оно дает возможность обходиться вообще без минеральных удобрений.

Ни один хлебороб ни в одной стране не будет сплавлять драгоценную жижу в реку, он подберет и использует каждый коровий шлепок. Как это ни парадоксально, из этих блинов-шлепков у хорошего хозяина и получаются блины уже другого сорта. Так уж устроено в природе, и для нормального нравственно здорового слуха в звуках этих шлепков нет ничего дурного. Наоборот, у бюрократа-пижона эти шлепки вызывают тошноту или раздражение. Голубая мечта бюрократа — вывести такую породу коров, которые производили бы одно молоко, без всяких шлепков…