Раздел имущества - [48]

— Завтра я еду кататься на лыжах, — объявил Руперт, и его слова прозвучали немного дерзко. — Я зайду в больницу с утра пораньше и потом еще раз в конце дня.

На мрачном собрании под руководством Осуорси его немного подбодрило нежданное появление в компании американского юриста, или кем там она была на самом деле. Женщина показалась Руперту и милой и разумной, и было не похоже, чтобы из-за нее могли возникнуть какие-то неприятности. Она рассказала ему, что приехала сюда учиться готовить и кататься на горных лыжах, и пригласила присоединиться к их компании завтра утром — этот мальчик, Кип, еще несколько человек, с которыми она здесь познакомилась, и Робин Крамли, известный поэт. Со школьной поры Руперт читал не много поэзии, но Крамли часто мелькал по телевизору, писал о сельской жизни, о розах, цветущих в саду, и тому подобном, а потом о шипах. Всегда появляется либо шип, либо червяк. «Думаю, я видел здесь Робина Крамли», — сказал Руперт Поузи накануне. Крамли не катался на лыжах, но он должен был подъехать на машине в деревню, где они собирались съесть ланч и куда их должен был доставить лыжный инструктор. Руперт украдкой взглянул на Поузи, чтобы узнать, сильно ли ее обидело его дезертирство, и по ее хмурому виду понял, что сильно.

— Ты могла бы поехать вместе с Крамли, — предложил он, и ее лицо просветлело. — Я все устрою.

— Ты не думаешь про себя, что жена отца тоже может умереть? — спросила Поузи, которая, очевидно, думала именно об этом.

— По-видимому, этого не случится.

— Хотела бы я надеяться, что они скажут нам всю правду, потому что, если они оба должны умереть, было бы лучше, чтобы она умерла первой, — сказала Поузи.

Руперт, к своему неудовольствию, сразу же понял, что она имела в виду. Если первым умрет отец, его деньги перейдут к его жене, и когда умрет она, все получит младенец; но если первой умрет жена, то они тоже станут наследниками. Только в том случае, если они умрут оба — и отец, и его жена.

— Это только в Англии, — заметил он.

— Не могу поверить, что мы говорим об этом, но совершенно ясно, что папа должен умереть во Франции. Во всяком случае, все идет к этому, — проговорила Поузи. — То, что мы говорим об этом, не влияет на ход событий. Господин Осуорси никогда не найдет самолет, который смог бы его перевезти.

Руперт и Поузи прошли к тому месту, где сидел Эмиль. Все поприветствовали друг друга дружескими кивками, и Венны устроились рядом с Эмилем.

— Я забежал в больницу около пяти, — сообщил Эмиль. — Врачей очень обнадежило какое-то изменение в состоянии мадам Венн. У вашего отца изменений нет.

— Поговорим откровенно? — предложила Поузи, забавляясь сигаретой, чтобы справиться со смущением, охватывавшим ее всякий раз, когда она видела этого человека. — Вы слышали, что адвокат отца хочет перевезти его в Англию в надежде, что его там спасут? Это было бы чудесно, но кто поверит, что его можно спасти? Доктора не верят, это ясно. Мы считаем, что все происходит из-за того, что господин Осуорси хочет, чтобы отец умер под британским флагом, поскольку есть разница в том, что произойдет с… Ну, со всем: с его château и деньгами…

Эмиль подумал.

— Полагаю, так и есть. Законы о наследовании, вероятно, сильно различаются в Англии и Франции, хоть я и не знаком с ними. Я уверен, английские законы очень капризны.

— Почему же капризны? — сразу встали они на дыбы.

— Англичане, мне кажется, потакают прихотям умирающего человека. Франция же пренебрегает ими, по существенной причине: чтобы избежать глупостей или неуместных поступков, которые совершают люди в последние минуты, чтобы только уцепиться за жизнь.

— Вы не считаете, что люди должны иметь возможность делать то, что они хотят, со своими собственными деньгами?

— Конечно нет, — ответил Эмиль.

Руперт мягко вмешался:

— Дело в том, что вы, то есть ваша жена, и мы с Поузи оказались в этом деле некоторым образом на одной стороне. Для нас всех было бы лучше, если отец должен умереть, чтобы он умер во Франции. Именно вы сказали мне, что во Франции невозможно лишить детей наследства.

— И многие очень об этом жалеют, — сказал Эмиль.

Эмиль отчасти был смутьяном, и все потому, что он был умен и ему доставляли удовольствие осложнения, которые могли возникнуть из-за минутного упрямства, несогласного жеста или импульсивного поступка. Он всегда наслаждался, наблюдая эти осложнения, и с чувством собственного превосходства поддавался захватывающему его цинизму, который вызывали в нем эти наблюдения. Со временем он мог стать совершенным циником. Но сначала ему надо было преодолеть свои наклонности, заставлявшие его поддаваться радости, любви и желанию — эмоциям, которые вставали на пути трезвого расчета. В настоящий момент он колебался между желанием посмеяться вместе с этими приятными, но, очевидно, вероломными англичанами, интересы которых совпадали с интересами Виктуар, и намерением предложить им, чтобы они просто отключили своего отца от жизнеобеспечения, ведь на самом деле он, кажется, уже мертв, чего никто не хотел признать.

Позже он говорил Жеральдин по телефону:

— Мне кажется, Виктуар необходимо сюда приехать. Просто напомните ей, что речь идет о