Разбуди меня рано [Рассказы, повесть] - [54]

— Надолго ли к нам?

— Да нет, недели на две-три. Как придется.

— Все пишешь?

— А что делать? А ты, значит, здесь?

— А что делать? — ответил моими словами. — Кому-то и здесь надо работать.

— Ну, не совсем так. Я-то знаю.

— А спрашиваешь. Пошли. Пора начинать.

Да, уже пора начинать. Бригадир подготовительной бригады ждал Василия внизу лавы, у комбайна.

— Все готово, Егорыч, — сказал он, крепко здороваясь со мной. — Можно ехать. Счастливо поработать.

— Счастливо отдохнуть.

— Само собой, — улыбнулся бригадир и усталой, неторопливой походкой пошел по откаточному штреку.

А ребята уже разобрались. Сергей Заболотнев проверял кнопки на щитке комбайна, клеваки на баре. У электрической пилы встал ее хозяин — Михаил Ганин. Хозяин он давний и так ловко приучился обращаться с пилой, что слушает она его моментально. И я улыбнулся, вспомнив, как недавно в кабинете он лениво перебранивался с начальником участка: «Подменили пилу, да не пилит ни хрена, заедает». — «Ты б загорал подольше на песочке», — намекал Борисов на то, как нежился во время отпуска на Южном берегу Крыма Михаил Ганин. А Ганин продолжал лениво ворчать, и сейчас он чем-то недоволен и кого-то потихоньку материт. «Все такой же, — подумал я. — Ничуть не изменился».

Ахмат Хайруллин уже обмерял стойки, ставил их в ряд и поддевал Ганина: «Молчи знай, пили знай, пили».

Досказывал свой очередной анекдот Николай Червоткин. Вокруг него столпились почти все ребята, хотят послушать, что ответит тетерев Терентий лисе-искусительнице. Знать, Терентий ответил такое, что смех уже не сдержать, и сильнее всех засмеялся сам рассказчик.

Подошел слесарь Любимов Виктор. И Николай незамедлительно очутился рядом с ним: «А что скажет нам на это секретарь?» — «Пошел ты», — беззлобно ругнулся Виктор. Два года он был секретарем комсомольской организации шахты, и возможность была у него уйти в райком, но вернулся на старое место, в шахту, оправдывался: «Грамотешки не хватает». Уже давно он в шахте, уже сменилось после него несколько секретарей, а его все продолжают звать секретарем, видно, больше всего потому, что характер у Виктора все такой же неспокойный, вот и в кабинете только что он шумел больше всех, кого-то из молодых машинистов шахтных машин защищал…

Равнодушный к побасенкам Ярослав Стольник, опираясь на лопату, поглядывал на хохочущих ребят, усмехался, покачивал головой: «Вот бисовы дети, в рот им дышло».

— Кончай базарить! — вынырнул откуда-то, то ли сверху, то ли снизу, горный мастер Валыш. — Начинаем!

Все разошлись по местам, приготовились. И впереди, как всегда, у самого комбайна, встал Василий Бородин, бригадир.

Было время, когда Василий ходил в отстающих. Вслед за начальником участка Василием Ивановичем Котовым, который в силу комбайна не верил, шел молодой еще, начинающий бригадир, и за ним шло большинство. Да, тяжко работать обушком да лопатой, но зато привычно, надежно, всегда копеечка заработанная будет. А тут совсем новое дело — комбайн. И куда? На их участок, и так невероятно трудный. Кровля непрочная, одним словом, песчаник, в любой момент жди завала. А где машинист? Сергей Заболотнев? Да он только что сдал экзамен, на хорошей лаве раза два пощупал кнопки — вот и весь его опыт. А бригада? Какая же это к черту бригада — восемь человек. Привыкли к коллективу большому — и идти веселее, и работать как-то легче, и любая авария нипочем. Нет, дело это и новое и непривычное, и бог с ним, с комбайном этим. Время придет — возьмемся за него, а сейчас и повременить не мешает. Еще и слухи вдобавок пугали: «Вон на тридцать пятой лаве побывал комбайн, выкинули, а какая лава отличная была, теперь же без конца завалы разбирают. Вот они, следочки. Нет уж, избавьте. У каждого семья, кормить ее надо. А на какой…»

И взбунтовалась бригада. Василия, в ту пору комсомольца, приглашал на беседу тогдашний секретарь комсомольского комитета Иван Глухов, запирался с ним наедине и долго и упорно о чем-то с ним толковал. А еще немного спустя, когда комбайн был все же спущен в лаву и, как предполагали, он «забарахлил», вызвал к себе Глухов всех комсомольцев участка, а секретарь партийной организации у себя в кабинете собрал коммунистов и пригласил начальника участка, и главного инженера, и директора шахты. Разговор шел один — о комбайне, разговор нелегкий, но прямой, открытый.

Я помню, как было. Собрались недовольные, многим пришлось подмениться, расселись кучно, у окна встал Василий, чтоб лучше всех видеть — и ребят своих, и секретаря, который все не решался заговорить, ждал тишины. Поднял Василий руку — примолкли. Иван поднялся из-за стола, прошелся по кабинету и вдруг, улыбнувшись, просто сказал:

— Давайте знакомиться. О себе расскажите. Некоторые впервые друг друга видят, не так ли? Все вы на равных правах, даже комсорга своего у вас нет. Бывший рассчитался, уехал, а нового не выбрали. Некому отчитываться, некого ругать. Ну, с кого начнем?

В кабинете стало как-то сразу шумно, клубами поплыл табачный дым, пришлось распахнуть окно. Простота Ивана Глухова пришлась по душе, и каждый разговорился.

— Женат, сынишка есть. Учусь в вечерней школе, — даже как-то весело признался Василий.