Разбуди меня рано [Рассказы, повесть] - [36]

4

И вот открылось перед ними озеро. Кругом желтели маленькие и большие островки камыша. Миновали один островок, обогнули другой, потом стали пробираться сквозь третий. Лыжня была едва приметна, камыш стоял плотной стеной. Он шуршал, похрустывал, попадая под лыжи. Чем дальше углублялись, тем тише становилось. Семен шел уверенно, хотя приходилось все время петлять, и у Горюнова создавалось впечатление того, как будто они и на самом деле заблудились. Оставь Семен его одного, он наверняка бы заблудился: кругом, куда ни глянь, плотно обступили заросли камыша. Наконец Семен остановился возле присыпанной снегом кучки мерзлого поваленного камыша, разворошил ее и достал из углубления топор, лопату с обрубленным черенком, багор. Потом вытащил из вещевого мешка сверток, развернул его, подал Горюнову ломоть хлеба и кусок колбасы.

— Бери, небось проголодался. Перекусим — да за работу.

— Один здесь ловишь? — спросил Горюнов, когда они, поев, тронулись дальше.

— Почему один? Тут многие ходят. Вот и прятать приходится. Разные есть люди.

— И все пенсионеры?

— Да почему же! Встречаются и молодые.

Они выбрались из камыша на широкое открытое место. Снег здесь был мягкий, зернистый. Он искрился на солнце, больно резал глаза. Утопая в снегу, старик добрался до темного покатого бугра, сбросил с плеч мешок, сказал Горюнову, показывая на бугор:

— Это и есть жилище ондатры. Видишь, их сколько вокруг? На этой площадке двенадцать.

— Да? — удивленно спросил Горюнов. — Двенадцать. Никогда бы не подумал.

Он подъехал вплотную к бугру, и хотя Горюнов мешал Семену, тот не отогнал его. Сначала он очистил бугор от снега, затем, опустившись на колени, стал рубить середину бугра, а обледеневшие куски жилья, состоявшего из разной болотной растительности — мха, корней камыша и прочих трав, — отбрасывал в сторону.

— Помочь? — сказал Горюнов, присаживаясь рядом.

— Не надо, я сам. Ты — смотри.

Но Горюнов помогал оттаскивать куски. Удар топора — и еще кусок, снова удар — и снова кусок. Отверстие все больше и больше, но еще ничего не видать. Горюнов наклонился ближе. В нос ударило теплой вонючей водой. Семен приподнял еще один кусок, и вдруг на солнце блеснула красноватая шкурка. Что-то тяжелое плюхнулось в воду. Старик ловко сунул руку в отверстие, радостно воскликнул:

— Попался, голубчик! — и вытащил за хвост, похожий на крысий, извивающегося зверька.

Старик прижал его к груди, освободил ногу из капкана, и зверек вдруг утих, но через мгновение снова забился в руках Семена. Неожиданно старик размахнул руки в стороны, у зверька что-то хрустнуло, он сделал судорожное движение и замер. Два желтых зуба всегда попадались на глаза старику, и он быстро сунул отяжелевшего зверька в мешок.

— И это все? — спросил Горюнов.

— Все, — сказал Семен.

— Н-да… — протянул Горюнов.

Семен поставил капкан снова в отверстие, тянувшуюся от него проволоку вывел наружу, закрепил за камышинку. Вход завалил только что вывороченными кусками, закидал снегом. И только потом обратился к Горюнову:

— Все просто, ничего сложного.

— Сколько же у тебя капканов?

— Двадцать один. Можно больше поставить, да я сам не хочу… Ну, пойдем дальше.

Они переходили от одного жилья к другому, и в мешке уже лежало шесть ондатр. Семену везло, и он был доволен. Он разогрелся, скинул полушубок. Движения его были отработанные, четкие, и дело подвигалось быстро. Горюнов его уже больше ни о чем не спрашивал, да и Семен, увлекшись работой, словно забыл о своем соседе, не обратил внимания, когда отстал от него Горюнов. Ему хотелось как можно скорее проверить все капканы. И, дойдя наконец до последнего жилища ондатры, он вспомнил про Горюнова. «Замерз, поди, — встревожился он. — Надо поторапливаться, как бы погода не испортилась».

Солнце уже не светило так ярко, небо затянулось дымчатой серой пеленой, а края горизонта потемнели.

Семен быстро разобрал последнее жилище, оно оказалось пустым. Старик не огорчился, а даже как будто обрадовался — меньше хлопот, закидал его снова комками и, взвалив на плечи тяжелый мешок, поехал искать Горюнова. Его он нашел там, где оставил свой полушубок. Горюнов не обернулся. Он продолжал сидеть спиной к Семену. Семен ускорил шаг и, не подъезжая, спросил:

— Тебе нехорошо? Сердце, да?

Но Горюнов ничего не ответил, и только тут Семен заметил на его коленях блокнот, а в руке карандаш. «Писал, — догадался Семен. — Обо мне писал. Зачем?»

Он взглянул на Горюнова, перевел взгляд на блокнот, снова посмотрел на сидящего перед ним человека и почувствовал, что начинает зябнуть. Он взял полушубок, которым укрыл ноги Горюнов, надел его, стал собирать свои пожитки в мешок. Он не глядел на соседа, но все равно чувствовал его присутствие. Мысль работала лихорадочно: «Права Мария, осрамить, видать, хочет. А каким ласковым, добрым прикинулся. Я поверил ему, а он — в блокнот. Старый дурак, провели тебя вокруг пальца, провели…»

— Что расселся, собирайся! — сердито прикрикнул он на Горюнова, показал на небо. — Должно, запуржит. Торопиться надо.

— Подожди, Семен Егорыч, — удержал его за рукав Горюнов. — Подожди!.. Вижу, обиделся, ведь правда, обиделся? Не ожидал такого? Но выслушай, обиду не таи. — Он вплотную приблизился к Семену, задышал в лицо. — Да, предложили мне фельетон о тебе в газету. Если б я прямо так и сказал, ты бы, конечно, не взял. Так что извини за такой обман. Но сам понимаешь, главное — факт. Подожди, Семен Егорыч. Знаю, трудно, а что делать. Выбор на тебя пал. Так нужно… Хоть раз, Семен Егорыч, пострадай за общее, понимаешь, за общее, чтоб другим не повадно было.