Разбег - [4]
Сам-то Демин, разумеется, ни к чему не прикасался, и без него народу переизбыток, друг дружке мешают только. Демин велел Кольчевскому двоих хотя бы в дом отправить — вовсе не потому, что полагал так уж необходимым наблюдать за матерью-старухой и полудурочной девицей, просто надоела эта толкотня в тесном сарае. Но Кольчевскому вольно было узреть в его словах команду не спускать глаз с женщин: так, по крайней мере, он напутствовал стражника Головина и урядника Пацюка, отряжая их в дом.
В сыщицком деле всегда так: не знаешь, где найдешь, а где потеряешь… Не прошло и трех минут (Демитт едва успел закурить, разок-другой всего и затянулся), как прибегает стражник Головин, зовет. Случай и впрямь заслуживал того, чтоб срочно звать. Когда Головин с Пацюком входили в хату, они заметили, что из чулана тянет дымком. Оказалось, к чулану примыкает коптильня, оттуда и дым. Заглянули в коптильню, а там грудастая эта девица распалила небольшой костерок и жгет какие-то бумаги; не просто бумаги — газетки! Вырвали у нее из рук пачку, потом из огня выхватили еще несколько обгоревших кусков газетных.
Демин взял пачку. Кровь к лицу сразу прихлынула: так и есть — «Искра»! Тоненькая папиросная бумага, знакомый шрифт и поверх заголовка бисерными буковками: «Из искры возгорится пламя…» Пересчитал: девять экземпляров в пачке; обгоревшие куски, должно быть, от десятого. Все экземпляры одного выпуска — № 8. Этот же самый номерок был и в пакетах, найденных в деревне Дойнава…
Приказав произвести обыск теперь во всем уже доме, Демин самолично приступил к допросу (протокол велел, однако, Кольчевскому вести от своего имени). Тамошайтис (от роду 37 лет) вел себя вопреки элементарной логике, даже и спасенные от огня крамольные газеты, которые Демин совал ему под нос, не побудили его к откровенным показаниям. На лице — удивление и испуг, не поймешь, чего больше, и на любые вопросы впопад и невпопад бубнил одно: дескать, спал крепко и кто был у него в сарае, ему неизвестно; также он ничего не знает и про газеты. Просил еще пожалеть его, не губить; что-то и про мать-старуху — что за ней, как за малым дитем, ходить надо, а то помрет.
Отчаявшись выбить у него признание, Демин начал допрашивать девицу-работницу — скорее для порядка, потому как, наблюдая за ней, окончательно понял, что у нее несомненный какой-то вывих в мозгах. Но тут ему, сверх ожидания, повезло: она вдруг сделала наиважнейшие признания… не исключено, что как раз по причине явного своего кретинизма. Блаженно улыбаясь, она — словно б радостью какой делилась — сразу же показала, что газеты, да, принадлежат ей. Как попали к ней? А очень просто, ей их дал брат, Юстас, когда уезжал в Америку. На хранение, что ли, оставил? Ага, тупо подтвердила она, подарил. А зачем сжигала, коли подарил? Красивый огонь, сказала она, очень красивый; и засмеялась, по-детски прихлопывая ладонями. Где же остальные газеты? Она долго не могла взять в толк, о чем ее спрашивают, потом принялась отрицательно качать головой, потом зарыдала, размазывая по лицу копоть, и, опять же по-детски причитая, просила отдать ее бумажки, а то брат Юстас, когда вернется, будет ее ругать. Безутешные рыдания сотрясали ее мощное, отнюдь не девчоночье тело (никак не укладывалось в голове, что ей всего шестнадцать), больше ничего добиться от нее не удавалось, а уж одно-то обстоятельство — есть ли у нее брат, действительно ли он уехал в Америку и, главное, когда — нуждалось в скорейшем выяснении. Иван Тамошайтис, вновь введенный в горницу, где велся допрос, сообщил существенные сведения о брате своей работницы. Анна, сказал он, из другой деревни, это далеко, под Вилькомиром, поэтому он, Тамошайтис, с братом ее не знаком, но знает, что его зовут Юстас и что не так давно, самое большее, месяца три назад, он уехал в Америку…
Если учесть, что восьмой номер «Искры» датирован 10 сентября 1901 года, а нынче 18 января 1902 года, то получается, что брат Анны Спаустинайте вполне мог (гипотетически рассуждая) отдать ей на хранение свою нелегальщину. Правда, такое допущение (стоит только сделать его) вносит изрядную путаницу в общую картину.
Выходит тогда, что и давешние три пакета, и эта вот чуть было не сгоревшая пачка имеют давнее происхождение. Но как уложить в такую схему сегодняшний ночной визит пятерых неизвестных с загадочным мешком? А что, подумал Демин, если предположить, что в мешке было что-нибудь иное, не обязательно газетки эти паршивые; мука, к примеру? Но опять задачка: какой резон тогда Тамошайтису отрекаться от визитеров своих и от мешка? Сказал бы, кто был и что принесли, — и вся недолга. Значит, одно из двух: либо правда ни о чем не знает, не ведает, либо — что вероятнее — у него есть основания даже и перед лицом неоспоримых улик скрывать истину.
Обыск закончили, когда уже рассвело. Форменный погром учинили, даже половые доски в поисках тайника выборочно повырывали — безрезультатно. Обоих — Ивана Тамошайтиса и Анну Спаустинайте — Демин распорядился препроводить в таурагенскую тюрьму. Дожидаться, пока арестованные соберутся в дорогу, не стал — вместе с Кольчевским вернулся на Неманский пост. Но и здесь не задержался; даже не отогревшись как следует, поспешил к себе, в Юрбург. Требовалось протелефонировать в Вильну, в тамошнее жандармское управление — ротмистру Модлю: в присутствии же Кольчевского такое обращение к Модлю за помощью таило в себе немалое унижение…
На окраине приморского города обнаружен труп водителя такси, а буквально в нескольких десятках метров от него — и свалившаяся под откос машина. Следственная группа под руководством подполковника милиции Чекалина расследует это дело. Сразу же становится очевидным, что убийство совершено не в целях ограбления и совершил его явно новичок, оставивший после себя множество улик. Кто он этот убийца?
Поколение шестидесятников оставило нам романы и стихи, фильмы и картины, в которых живут острые споры о прошлом и будущем России, напряженные поиски истины, моральная бескомпромиссность, неприятие лжи и лицемерия. Их часто ругали за половинчатость и напрасные иллюзии, называли «храбрыми в дозволенных пределах», но их произведения до сих пор остаются предметом читательской любви. Новая книга известного писателя, поэта, публициста Дмитрия Быкова — сборник биографических эссе, рассматривающих не только творческие судьбы самых ярких представителей этого поколения, но и сам феномен шестидесятничества.
Имя Всеволода Эмильевича Мейерхольда прославлено в истории российского театра. Он прошел путь от провинциального юноши, делающего первые шаги на сцене, до знаменитого режиссера, воплощающего в своем творчестве идеи «театрального Октября». Неудобность Мейерхольда для власти, неумение идти на компромиссы стали причиной закрытия его театра, а потом и его гибели в подвалах Лубянки. Самолюбивый, капризный, тщеславный гений, виртуозный режиссер-изобретатель, искрометный выдумщик, превосходный актер, высокомерный, вспыльчивый, самовластный, подчас циничный диктатор и вечный возмутитель спокойствия — таким предстает Всеволод Мейерхольд в новой книге культуролога Марка Кушнирова.
За годы работы Стэнли Кубрик завоевал себе почетное место на кинематографическом Олимпе. «Заводной апельсин», «Космическая Одиссея 2001 года», «Доктор Стрейнджлав», «С широко закрытыми глазами», «Цельнометаллическая оболочка» – этим фильмам уже давно присвоен статус культовых, а сам Кубрик при жизни получил за них множество наград, включая престижную премию «Оскар» за визуальные эффекты к «Космической Одиссее». Самого Кубрика всегда описывали как перфекциониста, отдающего всего себя работе и требующего этого от других, но был ли он таким на самом деле? Личный ассистент Кубрика, проработавший с ним больше 30 лет, раскрыл, каким на самом деле был великий режиссер – как работал, о чем думал и мечтал, как относился к другим.
Содержание антологии составляют переводы автобиографических текстов, снабженные комментариями об их авторах. Некоторые из этих авторов хорошо известны читателям (Аврелий Августин, Мишель Монтень, Жан-Жак Руссо), но с большинством из них читатели встретятся впервые. Книга включает также введение, анализирующее «автобиографический поворот» в истории детства, вводные статьи к каждой из частей, рассматривающие особенности рассказов о детстве в разные эпохи, и краткое заключение, в котором отмечается появление принципиально новых представлений о детстве в начале XIX века.
Николай Гаврилович Славянов вошел в историю русской науки и техники как изобретатель электрической дуговой сварки металлов. Основные положения электрической сварки, разработанные Славяновым в 1888–1890 годах прошлого столетия, не устарели и в наше время.
Книга воспоминаний известного певца Беньямино Джильи (1890-1957) - итальянского тенора, одного из выдающихся мастеров бельканто.
Лев Кокин известен читателю как автор книг о советской молодежи, о людях науки («Юность академиков», «Цех испытаний», «Обитаемый остров»). В серии «Пламенные революционеры» двумя изданиями вышла его повесть о Михаиле Петрашевском «Зову живых». Героиня новой повести — русская женщина, участница Парижской Коммуны. Ораторский дар, неутомимая организаторская работа по учреждению Русской секции I Интернационала, храбрость в дни баррикадных боев создали вокруг имени Елизаветы Дмитриевой романтический ореол.Долгие годы судьба этой революционерки — помощницы Маркса, корреспондента Генерального Совета I Интернационала — привлекала внимание исследователей.
Валерий Осипов - автор многих произведений, посвященных проблемам современности. Его книги - «Неотправленное письмо», «Серебристый грибной дождь», «Рассказ в телеграммах», «Ускорение» и другие - хорошо знакомы читателям.Значительное место в творчестве писателя занимает историко-революционная тематика. В 1971 году в серии «Пламенные революционеры» вышла художественно-документальная повесть В. Осипова «Река рождается ручьями» об Александре Ульянове. Тепло встреченная читателями и прессой, книга выходит вторым изданием.
Армен Зурабов известен как прозаик и сценарист, автор книг рассказов и повестей «Каринка», «Клены», «Ожидание», пьесы «Лика», киноповести «Рождение». Эта книга Зурабова посвящена большевику-ленинцу, который вошел в историю под именем Камо (такова партийная кличка Семена Тер-Петросяна). Камо был человеком удивительного бесстрашия и мужества, для которого подвиг стал жизненной нормой. Писатель взял за основу последний год жизни своего героя — 1921-й, когда он готовился к поступлению в военную академию. Все события, описываемые в книге, как бы пропущены через восприятие главного героя, что дало возможность автору показать не только отважного и неуловимого Камо-боевика, борющегося с врагами революции, но и Камо, думающего о жизни страны, о Ленине, о совести.
Леонид Лиходеев широко известен как острый, наблюдательный писатель. Его фельетоны, напечатанные в «Правде», «Известиях», «Литературной газете», в журналах, издавались отдельными книгами. Он — автор романов «Я и мой автомобиль», «Четыре главы из жизни Марьи Николаевны», «Семь пятниц», а также книг «Боги, которые лепят горшки», «Цена умиления», «Искусство это искусство», «Местное время», «Тайна электричества» и др. В последнее время писатель работает над исторической темой.Его повесть «Сначала было слово» рассказывает о Петре Заичневском, который написал знаменитую прокламацию «Молодая Россия».