Раз пенёк, два пенёк - [80]

Во время памятной «беседы» с представителями власти Борода едва не рассорилась с участковым. Ефимов, крепко обидевшись на грубое слово «мусор», обозвал Клавку тунеядкой и попрекнул за паразитический образ жизни. На что упрямая спорщица парировала: мол, работы она не боится, но — достойной, и по оплате подходящей.

Грендельман тут же ехидно вставил: мол, имеется у него одно вакантное место — в кочегарке. Конечно, он полагал, что Клавка, как любая нормальная женщина, даже думать не захочет о такой работе.

Но Борода неожиданно согласилась. Тётка объявила хитроумному директору, что принимает его предложение и на днях зайдёт в «управу» — «перетереть». Бугор понял — ляпнул лишнего! Вспомнив его постную рожу, Клавка хмыкнула. Но, слово не воробей, вылетит — не поймаешь. Наум Лаврентьевич, скрепя сердце, согласился.

Борода вышла из дома и собралась уже затворить калитку, как вдруг из придорожного бурьяна услышала тихий свист с переливом. Так свистел только Ваня-Шрам! Клавка зыркнула глазами по сторонам. На улице пусто!

Не спеша подошла к зарослям полынника, буйно разросшегося вдоль дороги:

— Нет никого. Вылезай уже.

Затрещали сухие ветки, колыхнулся ивняк. Первым из кустов вылез Генька, следом появился Иван.

— Со свиданьицем, Клавдия! — приветствовал бывшую соратницу Шрам.

— Рада видеть, бродяги! — Клавка оскалилась, изображая душевную улыбку.

Однако она совсем не обрадовалась нежданным гостям. Борода прекрасно понимала, что внезапно появившиеся дружки — это нешуточная проблема, вдруг свалившаяся на её голову. Подорвались ребятки, как пить дать «на лыжи встали»! Ох, стрёмно дело!

— Впустишь?

Иван кивнул на калитку. Забор с недавнего времени был поставлен на место.

— Проходите поскорей. Кустами в беседку незаметно проскакивайте, чтобы хозяин не заметил, — Клавка не желала впутывать Прохора в свои дела.

Гости прошмыгнули во двор. Борода ещё раз огляделась по сторонам и отправилась следом за ними, закрыв плотно калитку.

Шурка шатался по посёлку. Он уже сходил до Прохора, но там было заперто, а на стук никто не открыл. Теперь практикант следовал к магазину, надеясь по дороге встретить хоть кого-нибудь из знакомых.

Ожидания парня оправдались. Неожиданно откуда-то из подворотни, пошатываясь, вынырнул Боря — сильно грязный и совершенно пьяный. Кепарик, по всей видимости, водитель автобуса где-то потерял. Сквозь жидкие волосы его на макушке высвечивалась прогрессирующая плешь.

— Кудря, кореш! — Суслонов, разинув слюнявый рот, полез обниматься. От шофёра за версту разило свежей блевотиной и красным вином.

— Привет, давно не виделись.

Шурка, отвернув лицо в сторону, протянул Боре руку. Обниматься с «корешом» у практиканта желания не было.

— Загулял я, друг, виноват. Ты на меня не ругайся, ладно?

Красные глаза Суслонова были полны слёз. На пыльных щеках его виднелись коричневые бороздки.

— А мне-то что? — пожал плечами практикант, — гуляй, коли хочется.

— Эх, загулял, — Боря не слушал Шурку, — запил по-чёрному! А знаешь, почему? Не знаешь. А потому, Кудря, я запил, что еле жив остался! Вот так-то, кореш!

— Что же с тобой случилось, кентуха? — спросил без особого интереса кудрявый.

— С Кабаном я повстречался! Ночью, на узенькой дорожке! Думаешь, вру? Думаешь, рехнулся Боря? Неет, Боря Суслонов в своём уме, хоть и пьяный! Кабан ходит по ночам, людей жрёт! Слышишь, чего я говорю?! — Боря вцепился в Шуркин локоть, словно клещ.

— Может быть, тебе показалось? — парень попытался освободить руку.

— Нет! Не показалось!! Упырь он!!! — Суслонов не отпускал.

Ну, надо же! У всех один разговор — Кабан, Кабан, Кабан! До чего это животное запугало всех тут при жизни, что даже после смерти его боятся!

— Боря, иди домой.

Шурке удалось-таки высвободить руку. Он резко повернулся и пошёл прочь.

Вслед практиканту неслось:

— Говорю тебе, Кабан ходит! Куда ты, кореш?! Не бросай меня!!!

Клавка возвращалась из «управы». С Грендельманом они поговорили результативно, с завтрашнего утра на сутки в кочегарку заступал Прохор.

Борода предложила директору оформить по трудовой книжке её, но привлечь к процессу и своего сожителя. Разумеется, под Клавкиным контролем. Грендельман, было, заупирался, но Борода торжественно пообещала ему, что возьмёт Прохора под жёсткий контроль. Кроме того, задействовались такие аргументы, как: «пропадает человек, жалко», «он хороший, только слабохарактерный», «мамки теперь нет, с голоду ведь помрёт».

Директор сдался. Но пообещал: если что, «нарисовать» Клавке в только что заведённой трудовой «две горбатых», то бишь, тридцать третью статью. Таким образом, дело уладилось.

Ещё бы спровадить благополучно подельников! Шрам с Генькой ожидали Клавку в развалинах церкви, что возле кладбища. Борода отворила калитку, по привычке оглянулась, и прошла в дом — подряжать Прохора на смену. А так же готовить грев кентам.

Практиканты, вишь, устроили гулянку! Шум, гам на всю квартиру подняли. То захохочут, как лошади, то песни петь ни с того, ни с сего начнут. А этот, чёрный, так вообще в пляс пошёл! Чуть не вприсядку по дому скачет, нехристь!

Бывший плотник лежал на койке в своей комнате и злился. Панкратычу хотелось выпить, но на фуршет соседи его не пригласили. Не ко двору он там, знать! Девушки к соплякам в гости пришли, фу ты, ну ты, барышни! А ведь — зЭчки, пробы негде ставить! Ладно, припомнит он щенкам этот вечер! Панкратыч затаил обиду.