Райские пастбища - [52]

Этим вечером он совершил совершенно неожиданный поступок. Явившись к Мэнро, он с порога сообщил, что никак не может принять его приглашения на ужин.

– У меня дело в Салинасе, очень важное и срочное дело, — пояснил он. — Я должен ехать прямо сейчас, иначе я потеряю солидную сумму.

В Салинасе он немедленно отправился в публичную библиотеку.

– У вас есть рисунки каких-нибудь домов в Вермонте… но обязательно красивых? — спросил он библиотекаршу.

– Поглядите в журналах, может, что и найдете. Пойдемте! Я покажу вам.

Он засиделся допоздна. Служащим библиотеки пришлось даже напомнить ему, что библиотека закрывается. Зато он нашел рисунки интерьеров, да еще каких! Ему такие и не снились. В этих комнатах все было по плану; отделка, мебель, стены и полы были каким-то образом связаны между собой. Они были частью единого целого. Он долго разглядывал рисунки и чувствовал, как в нем пробуждается глубоко запрятанное в недрах его существа эстетическое чувство — вкус к форме, цвету, линии. Прежде он не понимал, что комната может представлять собой нечто единое — все связано, каждая вещь на своем месте. Все комнаты, которые ему приходилось видеть, обставлялись случайно и постепенно. Тетушка Софи прислала вазу, отец купил кресло. Вместо камина сложили печь, — так было теплей; хлебная компания Сперри выпустила большой рекламный проспект, матери понравилась картинка, и она засунула ее в рамку; магазин «товары почтой» объявил о продаже торшеров — вот появился торшер. Вот так, помаленьку, и обставлялись комнаты. А на картинках все было иначе. Там существовала идея, и каждая вещь в комнате была подчинена этой идее. Перед самым закрытием библиотеки ему попались на глаза две напечатанные рядом иллюстрации. На одной была изображена примерно такая комната, которые ему частенько приходилось видеть, а прямо рядом была другая иллюстрация — та же комната, только из нее убрано все барахло, все лишнее, и в ней появилась идея. Ее нельзя было узнать. Впервые в жизни Пэт рвался домой. Ему хотелось полежать в постели и подумать: странная новая мысль зашевелилась в его голове.

Ночью он не мог уснуть. Его просто распирало от изобилия планов. Один раз он даже встал и зажег свет, чтобы взглянуть на свой банковский счет. Незадолго до рассвета он оделся, приготовил себе завтрак и, покуда сидел за столом, все поглядывал на запертую дверь. Его глаза злорадно поблескивали. «Там будет темно, — подумал он. — Прежде чем войти, надо открыть ставни».

Когда наконец рассвело, он с ломиком в руках обошел вокруг дома, выдергивая гвозди, которыми были приколочены ставни, и широко открывая окна. Он не тронул только окна большой гостиной, — не хотел ломать розы. Покончив с этим, он вернулся в кухню и остановился перед запертой дверью. Все то же страшное видение возникло перед ним, и он не решался войти. «Ладно! Одна секунда, и все! — успокоил он себя. — Я там все в клочья разнесу!» Ломик с грохотом обрушился на замок. Жалобно взвыли несмазанные петли, дверь распахнулась, и перед ним предстала комната его ночных кошмаров. Казалось, в комнате стоит туман — все затянуло паутиной; разило затхлостью, кислятиной и старостью. По бокам порыжевшей печки стояли две качалки. Даже сквозь пыль и паутину можно было разглядеть вмятинки на подушках. Но самое страшное было не это. Пэт отлично знал, где находится средоточие его кошмаров. Он быстро прошел в большую гостиную, отводя руками паутину, которая все время лезла в глаза. В комнате было темно, ведь он не стал открывать там ставни. Долго искать столик с мраморной столешницей не пришлось: Пэт точно знал, где он находится. Не зря же этот кошмар преследовал его десять лет. Он схватил столик вместе с Библией, бегом промчался через кухню и вышвырнул их во двор.

Теперь он мог не торопиться. Страх ушел. Набрякшие от дождя рамы так заело, что открыть их удалось только действуя ломиком как рычагом. Прежде всего он выбросил качалки, и они покатились, подпрыгивая на кочках, вслед за ними отправились картины, безделушки и чучела иволг. Когда Пэт повыбрасывал из дома всю мебель, одежду, коврики и вазы, он принялся сдергивать со стен ковры, и, с трудом протиснув их сквозь окна, выкинул и их. Наконец он принес несколько ведер воды и облил потолок и стены. Вся эта работа доставляла ему огромное наслаждение. Выбрасывая стулья, он заодно обламывал им ножки. Потемневшие от старости обои медленно впитывали воду. Тем временем Пэт подобрал валявшуюся под окнами мебель, сложил ее в кучу и зажег костер. Заплесневелая старая ткань и лакированное дерево не хотели разгораться, лениво тлели, испуская невыносимый, сырой и пыльный смрад. И лишь когда он выплеснул в костер ведро керосина, языки пламени взметнулись в воздух. Столы и стулья оглушительно трещали. Казалось, таившиеся в них призраки прыгают в костер. Пэт обозревал дело своих рук.

– Вы что? Так бы и просидели там все время, да? — выкрикнул Пэт. — Думали, слабо мне вас сжечь! Вот бы вы и в самом деле оказались здесь и поглядели, что я сейчас сделаю, вы, трухлявое, вонючее барахло!

Зеленые ковры сгорели дотла, от них остались лишь красные тлеющие хлопья. Старинные вазы и кувшины от жары с треском разлетались на куски. Пэт слышал, как шипит ментол, как лопаются пузырьки и снадобья выкипают на огне. Он чувствовал, что казнит сейчас своего лютого врага. И лишь когда куча вещей превратилась в тлеющие угли, он вернулся в дом. К тому времени обои промокли насквозь и отваливались от стен длинными широкими лентами.