Райская птичка - [10]

Сначала он принял Томаса за владельца. Тот был чересчур хорошо для молодого художника одет и держался гораздо спокойнее, чем можно было бы ожидать от человека, который открывает свою первую персональную выставку. Он стоял в углу, и над плотным кольцом льнувших к нему женщин возвышалась только его голова. Время от времени одна из дам жертвовала своим местом, чтобы принести бокал вина или тарелку сыра, но, вернувшись, находила его занятым. Финча позабавила эта толкотня. Женщины активно орудовали локтями и метали друг на друга испепеляющие взгляды. Когда Финч протиснул руку, чтобы поздороваться, и мутные воды расступились, Томас даже не улыбнулся, но крепко сжал его ладонь и потянулся к Финчу, как будто ему сбросили спасательный плот.

– Как думаете, когда мне можно будет уйти? – спросил художник. Он смахнул с лица темный волнистый локон, и Финч прикинул, что они, должно быть, ровесники. Впрочем, возраст был единственным физическим качеством, которое их роднило. Томаса всякий назвал бы красавцем: тонкий нос, волнующие серые глаза и кожа, отливавшая белизной чистого холста. На его туфлях с кисточками не было ни единой складки, как будто он купил их специально для сегодняшнего мероприятия. А дорогой, безукоризненного покроя костюм художника заставил Финча вспомнить о собственной одежде – несколько неряшливой и затрапезной.

Он замотал головой, не понимая вопроса:

– Прошу прощения?

– Отсюда. Мне ждать, пока не закончится выпивка или пока не разойдутся люди? Хотя для себя я уже давно решил, какой из вариантов предпочту.

Финч улыбнулся, обезоруженный искренностью собеседника.

– Вы не владелец галереи.

– Увы. Мое только то, что развешано по стенам. Томас Байбер.

– Деннис Финч. Рад знакомству. Не поймите превратно, но мне, пожалуй, стоит откланяться.

– О, критик, да?

– Боюсь, что так.

– Уверен, бояться нечего. От меня, похоже, все в восторге, – он сделал знак проходившему мимо официанту с выпивкой и, подняв вверх два пальца, склонил голову к Финчу. – Буду с нетерпением ждать вашего отзыва. «Таймс»?

Симпатия Финча немного поблекла.

– Для первой выставки это маловероятно, мистер Байбер.

– Пожалуйста, зовите меня Томас. Мистером Байбером меня, слава Богу, никто никогда не называет, – он положил руку Финчу на плечо, как будто они были заговорщиками. – Быть может, к нашей следующей встрече мы подойдем, будучи в чуть более высоких рангах, – Томас указал на группу полотен. – Как я уже говорил, с нетерпением жду вашего отзыва.

До этого Финч никогда не испытывал настолько мощной сознательной антипатии к чему-либо, чего еще даже не видел. «Живого места не оставлю», – думал он, пересекая комнату. Спесь относилась к тем качествам, которые он не переносил: оба родителя с детства приучали его к почтительности. Но, остановившись перед первой же картиной, Финч не мог не разглядеть в ней таланта и, более того, остался потрясенным до глубины души. Ему не доводилось видеть ничего подобного этой серии сюрреалистических портретов, которые выглядели так свежо вопреки расхожему мнению, что направление себя изживает. В том, как Байбер использовал краски, чувствовался напор – от которого Финчу казалось, будто на него кричат, – и интимность, из‑за которой ему было чуть ли не стыдно внимательно рассматривать полотна. Повсюду толпились ошеломленные, ввергнутые в коллективное молчание люди. Финчу стало трудно дышать. Он пытался делать заметки, но быстро зачеркнул те несколько слов, что успел настрочить, не в силах адекватно описать то, что видит. Что-то раздражало его кожу, сдавливало горло. Он обернулся. На него с улыбкой смотрел Байбер.

На седьмом этаже Финч остановился и вытер платком лицо и затылок. Четыре часа дня, а у него уже нет сил. Он стоял перед дверью Томаса и гадал, почему не удосужился спросить о цели данного визита. В ответ на стук дверь отворилась. Занавески были задернуты, а в скудном дневном свете, который все-таки пробивался в комнату, кружили пыльные вихри. Потолок остался такого же бледного цвета слоновой кости, а вот стены за полтора года, что его тут не было, перекрасили в насыщенный гранатовый. Финч присмотрелся внимательней и понял, что краску нанесли прямо на обои, и она уже кое-где вздувалась и отпадала. Повсюду стояли кресла, превращавшие комнату в полосу препятствий. Когда глаза привыкли к полумраку, Финч заметил Томаса, сидевшего в мягком кресле у восточной стены в обрамлении спиральных обрывков обоев. Глаза его медленно открылись и закрылись, как у короля-ящерицы из комиксов. Вся его одежда была черной, за исключением шарфа на шее из шотландки в грязноватых тонах. И хотя Финч давно привык к внешности Байбера, сегодня она его коробила. Как его достала эта чертова манерность! В комнате определенно не хватало свежести – горячий воздух, отравленный запахами спиртного и пота, накатывал на Финча волнами, и он огляделся в поисках кресла.

– Денни! Заходи. Чувствуй себя как дома. Не стой в дверях, как какой-нибудь торговый агент, – Томас сузил глаза и подался вперед, как будто хотел в чем-то удостовериться. – У тебя не слишком здоровый вид.

– Я в порядке. Лучше не бывает. Но, боюсь, мне скоро нужно будет уходить. Ужинаю с Лидией. Они с мужем разведали какой-то новый ресторанчик.