Рай и ад. Рассказы перенесших клиническую смерть - [38]

Перекреститься для меня было такое — вот как будто ведро воды поднять да, и перекреститься вместе с ведром воды. Только тяжелее еще. Очень мучительно. Так что он действует полностью. И руки, и ноги одолевает. С ним справляться — только пост и молитва. Без поста и молитвы эта сила, она просто не отходит. И не будет чистого разума в голове…

Самое-то главное, конечно, для православных, это, в первую очередь… даже и не православным людям, которые стремятся к Богу, которые любят и понимают добро, который не хочет зла. Кто бы он ни был там: мусульманин, буддист. Какой бы он не имел веры, но один выход у нас, спасение — только в Боге. И только в Православии человек может спастись. Господь всех-всех призывает, и уж нет, наверное, такого человека на Земле, который не слышал о Боге, и который не знал о Боге. И Господь доводит до каждого, так, чтобы человек понял, какой путь должен идти к Богу, к спасению.

Многие не понимают, по своему греху, многие это отвергают, но спасение только во Христе, так как, во-первых, Христос пострадал за нас, за весь народ пострадал, не как вот за нашу Русь, а за всех, которые живут на Земле. И там уже понял, что Господь — Любовь для всех. Не которые православные, как вот мы, да, православные люди, а именно, которые живут на Земле. Кто бы он ни был, какой бы не имел национальности… Даже какого бы он не совершал зла, Господь Вселюбящий: всех любит и каждого хочет спасти».

Рассказ третий Дьякон, отец Сергий (Сергей Евгеньевич), 68 лет. (Россия, Санкт-Петербург) Это произошло в 1968 году

«Я был тогда студентом второго курса института, и болел. Болел непонятно какой болезнью, но болело у меня и в животе, болела и грудь, и сердце. Все болело, и никто не знал, что это такое. Кто не знал? Не знали врачи из поликлиники, например. У меня был отец, который недавно, к сожалению, ушел в мир иной. Тогда он был профессором Первого медицинского института, и взялся он за мое здоровье, договорился, отвел меня в больницу, Мечниковскую. И там меня приняли. В гастроэнтерологическое отделение.

И в ту же ночь, еще до всяких анализов, до всяких лечений, я, неожиданно для себя самого, умер. И понял это только тогда, когда уже довольно долго: несколько минут, а может даже и полчаса находился в смерти. Когда я сам видал свое тело, когда я пытался разобраться, где же я. Я стою, а вот, лежу.

Началось все с того, что меня положили на койку поздно вечером. По каким-то причинам задерживалось мое оформление, потом задерживалось определение конкретной палаты. Только когда меня привели, было часов девять вечера, получил одеяло, простынь… Оказалось, что палата холодная, и продувается ветром даже при закрытых форточках. Был очень холодный вечер и ночь. Ветреная, промозглая. И выяснилось, что спят-то под двумя-тремя одеялами. А у меня было одно. Я замерз. И, начиная замерзать, я чувствовал себя все хуже и хуже. А позвать кого-то было стыдно. Меня только что положили. Я терпел, пытался как-то согреться, что-то на себя накинул, но странное дело — я не мог согреться.

И в то время, когда я почувствовал, что совсем мне плохо, и что у меня начались фибрилляции сердца, то есть сердце билось не ритмично. Оно перестает биться во время фибрилляции и начинает трепыхаться (показывает).

Так, в нарастающем темпе, довольно быстро это все происходило, Я попытался уже звать сестру, не стесняясь ничего, но оказалось, что поздно. Сил уже нет, я что-то такое прохрипел-прохрипел и Чей-то мощный, добрый, но очень властной голос сказал: «прощайся!»

Он настолько был внятным, мудрым, внушительным, спокойным и убедительным, что я ничего не стал обдумывать, потому что это мгновенно меня убедило, что делать было нечего. Я взял и попрощался. Было понятно, как прощаться. Надо было попрощаться со всеми. Надо было попрощаться с этим миром. Надо было простить всем все. Надо было оставить какие-то надежды на какое-то продолжение, и вступать в нечто, или куда-то, что я не знаю. Полностью оставить все за собой.

Это сделал благодаря вот тому чувству, которое мне дал этот голос. Я понимаю, что Он в какой-то мере сделал правильно, потому что фибрилляции мне уже полностью захватили сердце, я уже не чувствовал, что оно бьется, и я довольно быстро начал проваливаться куда-то в темноту. Через некоторое мгновение я уже чувствовал, что я не просто проваливаюсь, я лечу. Лечу с большой скоростью, с очень большой скоростью. Удары колокола слышал такие внушительные: бум. Темная среда, и чувствовал, что… я, когда летел, чувствовал стенки. Ощущение было, что что-то есть. Но ни одной стенки я не видал… Эту черную туннель я ощущал, но не видел. Ощущал каким-то шестым чувством. Летел я очень быстро через это. Какие-то искры летели прямо — то ли мне навстречу, то ли вокруг. Удары колокола довольно долго сопровождали. Потом в какой-то момент я увидал в конце туннеля, как… впереди по курсу моего полета некий просвет. И довольно быстро там оказался. Оказался в свете. Когда пришел в себя, я вдруг увидал, что я стою в палате. Только уже стою. Не лежу в кровати, а стою. И все, как бы, так, только я посреди палаты, а в моей кровати уже кто-то лежит.