Рай и ад. Рассказы перенесших клиническую смерть - [31]

И вот тут мы только должны молиться, и… ну как, скорбь она есть такая, как мы люди. Но она не должна быть такая, что на многие годы. Такая — скорбеть и скорбеть о том, что мы потеряли. Это совсем не так. Когда я видел своего брата, да, это просто как пример вам говорю, это мой двоюродный брат, его… пришла ему так смерть, что отец задавил его на тракторе. Жили в деревне. Он вез дрова, уже было поздно, на гусеничном тракторе, а сын его бежал встречать. И попал он, как сказать, ребенок еще глупый был, там, было ему, наверное, десять лет, так вот, примерно, вот. Заскочил на бревно, а трактор начал поворачиваться, и бревна вот так вот пошли (показывает). И попал под бревна. И такая наступила ему смерть. И когда с ним разговаривал, да, видел его у Бога, и он говорил… они все знают, не только в раю, как мы, и что мы думаем, и что мы делаем в своей жизни, про все, про все знают, полностью.

Очень уж им тяжело, вот сейчас вот отвлекаюсь, но скажу. Самое тяжелое, когда мы их поминаем что-то плохо. Вот. Самое тяжелое. Вот он такой был, то делал… Для них это как будто убийство. Душа, она прямо сама себя убивает. Вот вам так я скажу. Им так тяжело, а это еще хуже становится. И они просто плачут и говорят, что лучше нас совсем не поминайте. Не заказываете вы там за нас, не поминаете, лучше совсем не поминать, чем плохим. Вот, допустим, многие говорят так, что этот человек выпивал, да, может быть, он был и пьяницей, но его поминать нельзя так. Ему нужно найти, что у него было доброе. Что-то было у него, у души, у этого человека, доброе, помянуть только этим. Но ни в коем случае нельзя поминать: вот он был такой, вот он делал то, или это делал. Ни в коем случае нельзя. Они страдают. Во-первых, и мы грех получаем, и наносим им такой удар, наносим им… Потом, когда я видел в аду этих людей, которых и обсуждал и, как говорится, болтал вот так, много, да, эти люди… им было тяжко, да, этим душам. И, видимо, Господь просто меня бил вот за это. Такой груз был на мне, что: «что я делал? Зачем я это говорил?»

А, потом, я думал, что вот так рассуждал, да, а на самом деле… такой глупый, такой глупый! Зачем я болтовней такой занимался? И вот много было такого, что просил у одних прощения. Эти души так же просили у меня. Хотя я про них не знал. Вроде, в жизни мне плохого не делали. Помню, была такая душа, которая просила у меня. Она мне что-то, ну, как в жизни что-то плохого мне как бы желала, да. Хотя я про это не знал. Вот такие грехи обращают, конечно, на себя внимание, что этот грех еще хуже. Человеку лучше всегда сказать в лицо, в глаза. Если видишь в нем что-то плохое. Никогда нельзя скрывать. И особенно, если человек скрывает что-то плохое, да, дурное, от человека, он, как бы, принимает этот грех на себя, аж еще и хуже делает.

И тогда я видел… у меня много было такого, то стеснялся там, вот какого-то тайного такого, но было и такое, что видел у человека греховное, но не мог ему сказать… Человеку плохого делать нельзя, но всегда сказать — это по-Божьему. В глаза, в лицо. То, что думаешь, допустим, о нем. Или как-то поправить его так, но, чтобы не осудить при народе, нигде не причинить зла, вреда. Вот такое. В этом во многом каюсь, грешен.

В аду видел, которые не православные. Они находятся в других местах. Но они, как бы, наказаны за то, как они в жизни себя вели, да. Что они имели. Если человек расположен был ко злу, если он убивал людей, да, вот, насиловал, грабил и все такое делал, эти люди — они уж очень жестоко страдают. Так же, как и наши православные. Но те люди, которые были больше расположены к добру, да, к любви вот. Эти люди… все-таки там есть такие места, которые они отличаются друг от друга. Таких уж скорбей не имеет душа. Без Бога и радости не может быть.

Там занятие такое, что… страдания у всех. Но у всех они разные. Мучения, настоящие мучения, вот такое там…

Первое. Вот как все равно что стена отошла. Сначала это не видел и не слышал, как сказал, в темноте был. А потом, когда преподобный Сергий отсюда ушел, меня взяли Ангелы, и повели. Говорили, крепись, держись, очень уж это будет страшно. Вот, молись, и как-то мы должны здесь проходить. Когда меня подвели, первое, что я увидел, это геенна огненная. Река. Она на самом деле река, где огонь. Глубина была большая, глубина. Глубоко там очень было. И там были миллионы, миллионы душ, вот. Миллионы душ, которые горели в этом огне. Такие были крики, такие были вопли там, что слушать было невозможно. Не то что смотреть. Их видно как? Их видно глаза, они горят, как вот… фосфоресцируют, да, вот такое. Зубы и глаза, больше ничего. Остальное они все как головешки. Та, которая сгорает, вот такая она становится. Темная-темная. Ничего больше нет. Ну как… душа, она не может сгорать, поэтому она мучается в огне в этом. Но сгореть она полностью не может. Обугленные. Они все полностью обугленные.

Такие крики! Вот уши заткнул, да? Со всей силы зажал свои уши, вот, и смотреть туда не мог. Когда Ангелы подвели, стоял просто спиной. Так. Меня Ангелы держат, и вот так стоим. Вот такие эти крики были! Потом чуть приоткрыл уши, душа вся дрожит. Вот такая дрожь, что невозможно слушать, не то, что смотреть. Вот уши… опять закрыл плотно уши, и Ангел говорит: «повернись, хоть глянь мгновение, какое-то ты должен глянуть». Чтобы у тебя осталось