Рай и ад. Книга третья. Рассказы перенесших клиническую смерть - [33]

Они говорят: «смотри, смотри». Я опять смотрю: вы знаете, и мужчины, и женщины, и, наверное, все национальности, цвета кожи. И знаете, они испражняются садятся. На глазах друг у друга. И садятся в свои испражнения. Стоит невыносимая вонь, плевки, до самого верха нехорошие эти осадки… В общем, как они мне сказали: «колодец отходов».

Я смотрю — черви, просвеченные насквозь, наполненные, как бы, кровью, аж румяные. Эти черви проходят сквозь тела, и вот они их отрывают с такой силой и друг другу перебрасывают. Черви эти входят в каждого. Они вот понимаете, как по очереди заходят. И вот эти мучения… они испытывают мучения. Потому что, представьте, наши чувства, я вот отвлекусь немножечко. Наше уважение там, наша любовь, наше восхищение, наша радость… я страдала там за них. Мне было их жаль. Я говорю: «как их вытащить?» Я думаю: «почему они так безразлично относятся? Там же люди живые!»

А они говорят: «это человеческие пороки». А я снова не понимала. Я говорю: «как это, пороки?» Они говорят: «это мужеложники, скотоложники, извращенцы. Прикосновение этих людей, — они даже сказали, — приносят страдания другим людям. Поэтому, — говорит, — вы не жалейте их. Они получили то, что они заслужили».

Спускаемся ниже, заходим в барак, П-образный. И немножко дверь открыта. Смотрю — весь двор оплеван. В плевках. И дым. И смотрю: женщины выходят, такие все измученные, и кашляют, и мужчины. Кашель, надрывный кашель. И они мне объясняют: «это прокуренные бараки. Но вы можете не входить. Вы к этому отношения не имеете».

С обратной стороны меня вывели, смотрю — детки. Прямо у меня под ногами. Там ручеек еще проходит, как ручеек, канавка. И они тут сидят, играются. Две женщины ко мне спиной, ничего мне не говорят. Я говорю: «как эти детки здесь очутились? Почему они здесь?» «Это нерожденные детки», — говорят. Я говорю: «как это нерожденные детки?» Мне говорят: «это жертвы аборта». Они говорят: «и твое здесь». Я похолодела. Я говорю: «а что, я за них буду отвечать?» Они молчат. И я уже больше… все, я поняла. В этот момент я поняла, что я сейчас получу наказание.

Повели дальше. Смотрю: женщина сидит на коленях и наполняется какой-то жидкостью… она пухнет-пухнет-пухнет, и вдруг, изо рта жидкость черная. Как потекла жидкость черная. Она течет, течет, течет, рвота такая. Кончилась, она немножко отдохнула, потом опять набухает. «Да что такое? — говорю, — почему она больная сильно?» А они говорят: «так ведь она клеветница. Анонимщица, клеветница. Вот теперь она за это страдает».

Следующая комната уже … не комната — каменный склеп такой. Я смотрю, и не пойму: то ли обезьяны, то ли люди. Я говорю: «а это что?» Полусогнутые, и вот такая жажда. Жажда человека мучает. «Пить! Пить!» — как доносится. Жажда какая-то мучает. Я говорю: «это что?» Они говорят: «это люди». Я говорю: «да они на людей-то не похожи». Они говорят: «это пьяницы, алкоголики, которые пропили свою честь, совесть, которые потеряли достоинство человеческое. Вот они находятся здесь».

А я иду, как обреченная, как говорится. И вдруг, с правой стороны, с восточной стороны, вижу здание, зеленое такое. Как опустилось такое. Прикрыто как облаками, непонятно, чем. И как кусок двери, как железо, металлическое открывается этот проем. Я смотрю — женщины. Чистенькие. Впервые за все время вижу чистенькие две женщины, две головки. Одна из них… такой платочек… теперь я понимаю, что это монашеское одеяние. Тогда я этого не понимала. И чистая постель. Они там застилают чистенькую постель.

Смотрю — в углублении бараки: один, второй… двери, двери, двери. Знаете, как в колхозах, совхозах были раньше свинарники, такие неухоженные… И первая дверь была открыта. Людей… вот мы говорим девять квадратных метров нам тесно, а там человек на человеке. Стоят уставшие. Не лечь, ничего. Я как посмотрела — они как селедка, столько их много… И в это время раздается с этого, как бы каменного, свода (показывает вверх) гром. Такой голос, как Левитан говорил. И вот, он читает монотонно какую-то молитву. Я раньше, когда маленькой девочкой была, мама водила в Храм. И вот, читает он такую молитву и называет имя.

Все подземелье трясется от этого голоса. Просто, знаете, я даже на колени упала. У меня какие-то чувства появились, слезы градом полились. Я встала на колени, и обратилась всем своим существом к этому голосу. Что за голос? Этот голос, оказывается, вымолил. Эту выпрошенную. Названо было имя. Они мне объясняют: «это вымоленная. То есть, если в роду появится молитвенник, она спасена, вымолили ее».

Спасение есть. Я поняла, что спасение есть. Если в поколении молитвенник появится, неважно, в каком, он вымолит. Не могу объяснить, как открылась скальная завеса, но, вы знаете, нам показывают извержение вулканов… Этот вулкан, он там проходит… Температура, я была далеко от них, и я смотрю, думаю: «что там такое?» Рыбы столько варится в этом вулкане?» Река огненная такая.

И они появятся сверху, вдохнут воздуха, и опять в этот огненный жар. Я была далеко и мне печет, жарко… Я дальше уже не могу идти, потому что мне жарко. Рот закрываю, лицо. А они мне объясняют: «здесь и колдуны, здесь ворожеи, здесь ведьмы — все, кто спокойно не жил на Земле, кто привораживал». За такую короткую жизнь она отняла жизнь у нормального человека, для того чтобы приворожить себе на короткую земную жизнь… Вот теперь вечность будет здесь вариться Убийцы, стяжатели. Я взмолилась: «Господи, да я ж уверовала уже!» Только бы меня здесь не оставили. Я уже мысленно обращаюсь к своим спутникам: «только бы меня тут не забыли! Только бы я не заслужила этого пекла».