Равнодушные - [101]

— Мама, что это за гадость у Козельских? Я только что от них и больше к ним ходить не могу!

— Что такое? Ничего не понимаю… Говори толком, в чем дело? — раздраженно и нетерпеливо спросила мать.

Чувство страха охватило ее при мысли, что у Козельских что-то произошло из-за ее отношений к Николаю Ивановичу.

— Я, кажется, мама, ясно тебе говорю. Меня там оскорбили.

— Оскорбили?!

— Да. Козельские ни слова со мной не сказали…

— Так зачем же ты осталась там обедать? — недовольно спросила мать.

— Меня оставила Тина, не Козельская. А Николай Иванович, обыкновенно такой милый, за обедом и не замечал меня, а Тина еще хихикала. Каково это?

— Что ты за вздор несешь? За что Козельским на тебя сердиться?

— То-то меня и удивляет…

— Быть может, вы с Тиной позволяете себе резкие глупости и этим недовольна Антонина Сергеевна?

— Пожалуйста, меня-то не обвиняй! Я тут ни при чем. Если обращение со мной Козельской вдруг изменилось, то не я виновата. И я не желаю ссориться с людьми из-за других…

Ордынцева вспыхнула и со злобой взглянула на дочь.

— На что смеешь ты намекать?

— На что? Точно ты не знаешь, что такая ревнивая дура, как Антонина Сергеевна, не могла не вообразить, что Николай Иванович ухаживает за тобой. Она на мне только злобу срывала. Согласись, мама, что мне это не особенно приятно!

— Ольга! И тебе не стыдно думать бог знает что о матери? — с видом оскорбленной и разжалованной богини проговорила Ордынцева и поднесла платок к глазам.

Но Ольга, исключительно думавшая о себе, не поверила слезам матери и не обратила на них особенного внимания.

— Но надо же чем-нибудь объяснить такой прием? Еще недавно Антонина Сергеевна была со мной ласкова, а сегодня…

— Я сама поеду к Козельской, — решительно проговорила Ордынцева, в душе уверенная, что не сделает этого.

— Ты поедешь?

— Поеду! И докажу, что вся эта история — твое воображение.

— Очень была бы рада. Ты должна это уладить, мама. Нам совсем не кстати рвать с Козельскими. Это чуть ли не единственный дом, где я могу видеть порядочное общество. И наконец наше положение и без того не завидно…

— Без тебя знаю, что отец не так заботится о нас, как бы следовало. Мне и без того тяжело, а тут еще ты меня расстраиваешь своими глупостями.

— Мне разве так весело живется? А я ведь молода, мне жить хочется! Ты как будто забываешь об этом… Благодарю…

И с этими словами, в которых слышалась раздраженная зависть молодой, жаждущей наслаждений девушки к пожилой матери, все еще пользующейся жизнью, она быстро выбежала из комнаты и, крепко хлопнув дверью, проговорила вполголоса, но настолько громко, чтобы мать могла слышать:

— У самой любовник, а туда же, притворяется…

— Господи, что за мука! — прошептала мать, искренне чувствуя себя страдалицей.

III

Ольга прошла к брату.

— Послушай, Алексей, я должна тебя предупредить… — начала она торопливо и захлебываясь.

— Ну, что там такое еще?

— У Козельских целый скандал…

— А тебе какое дело? Пусть их скандалят!

— Тоже сказал! Да ты пойми, в чем дело…

— Ну, говори скорей, сорока!

— Должно быть, мама влетела, — таинственно и понижая голос сказала Ольга, и в ее темных глазах сверкнуло какое-то лукавое удовольствие.

— Дура, — категорически произнес студент. — Неужели ты не понимаешь, что об этом не говорят. А я и без тебя давно знаю, что следует знать.

— Ты один умный!

— Выходи-ка ты лучше поскорее за своего Уздечкина…

— И выйду! А если не сделает предложения, поступлю на сцену. Мне давно говорили, что с моей наружностью и голосом это нетрудно. Все равно от вас ничего путного не дождешься… Только одни дерзости и от мамы и от тебя. Пойду поговорю с отцом, — с истерическими слезами в голосе, почти взвизгнула Ольга.

В эту самую минуту в комнату вошел бледный вихрастый гимназист в старой расстегнутой блузе, с запачканными чернилами пальцами и с несколько возбужденным взглядом первого ученика, долбившего до умопомрачения. Он набросился на сестру:

— Да перестанешь ли ты кричать чепуху! Тебе-то хорошо, а мне к завтрему уроков много… Вы с мамой только мешаете… Любовь да любовь, а дела не делаете…

— Ты-то еще что, болван, дерзкий мальчишка! Пошел вон!

Старший брат высокомерно и презрительно оглядел сестру с ног до головы.

— Довольно. Оставьте меня в покое. Мне надо заниматься.

Но вихрастый гимназист исчез так же быстро, как и появился, и уже сидел в соседней комнате за учебником, зажав уши пальцами, и, как оглашенный, выкрикивал свой урок.

А Ольга со слезами раздражения и обиды вышла от Алексея. Она уселась на низеньком диванчике в своем будуаре и, грустная, жалела о своей несчастной судьбе.

«Счастливы те, у кого деньги. У Тины жизнь не такая, как у меня… У Козельского средства хорошие… Такой миллионер, как Гобзин, делал предложение, а она отказала… И что в ней так привлекает мужчин? Споет скверно цыганский романс, а они с ума сходят или еще стреляются… Дураки! А Гобзин ухаживал за мной, пока Тина не запела; обещал приехать к нам с визитом, и не едет!»

Через четверть часа она уже оживленно напевала и решила идти сегодня в театр, уверенная в том, что мать должна дать деньги после того, что случилось.

Глава тридцатая