Равнина в Огне - [9]

Шрифт
Интервал

– Да.

– Кумык?

Меня впервые в жизни спрашивали, кто я по национальности. До этого в глазах польских сверстников я был то ли грузином, то ли татарином, но тут я впервые услышал имя моего народа.

– Да, – ответил я после небольшого замешательства, вызванного вопросом.

– Меня Солтан-Саидом зовут, а тебя?

– Галип, мы тут с братом. Ты из Темир-Хан-Шуры? – спросил я, наивно полагая, что удивлю собеседника своей догадливостью.

– Нет, из Хасав-Юрта, точнее из Умаш-Аула. А ты?

– Из Канглы.

– А где это?

– Это хутор чуть севернее Дженгутая.

– Ясно.

Далее мы заговорили о Родине и её проблемах, сошлись на том, что они требуют скорейшего разрешения и, по всей вероятности, это святое дело не обойдётся без кровопролития. Последняя мысль меня несколько настораживала, но не Солтан-Саида, восхищавшегося деятельностью Боевой организации эсеров. Он организовал что-то вроде политического кружка. Я посещал его пару раз, но затем, к великой его досаде, предпочёл кружок польских социалистов, не в последнюю, должен признаться, очередь, чтобы подучить польский. Ему, однако же, удалось овладеть умом и сердцем моего брата.

Летом 1914 г. началась Великая бойня. На границе шли затяжные бои, не в пользу русского оружия, однако. Несмотря на то, что мы с братом, будучи мусульманами, не подлежали мобилизации, война затронула нас самым прямым образом. Немцы подступили к самой Варшаве и весной 1915 г. наше учебное заведение срочно эвакуировали в Харьков. Здесь дела потекли было обычным образом, единственно, к ним прибавился почти поминутный страх за жизнь наших братьев, сражавшихся на передовой.

В начале 1916 г. мы с братьями встретились в Минске. Все четверо. Грустно это вспоминать, никто не ожидал, что скоро нас постигнет ещё одна утрата. Конечно, шла война, гибли миллионы людей, но мы, по крайней мере, я, хранили внутри себя убеждение, что несмотря ни на что, оба мои брата, служившие в кавалерии, выживут и беда обойдёт нас стороной. Но всё сложилось иначе. Летом того года Кайсар-Бек привёз домой чёрную весть – Умалата не стало. Он погиб во время одной из контратак в Карпатах. Кайсар-Бек с жаром объяснял нам с Акаем и матери , насколько героической и прекрасной была смерть нашего старшего брата, но маминых слёз это не остановило. Трагическая весть её сломила, она таяла на глазах, поэтому поговорив с братьями, я решил остаться дома и приглядывать за ней. Кайсар вернулся на фронт, а Акай – в Харьков.

По хозяйским делам я был вынужден выезжать в Темир-Хан-Шуру на базар и бывать в тамошних мастерских. Город меня неприятно поразил тем подчёркнуто колониальным видом, от которого я за четыре последних года успел отвыкнуть. Хотя Варшавская губерния, по сути, была такой же колонией империи, как и Дагестанская область, но поляки из всех сил старались этого не замечать и жили собственной внутринациональной жизнью. Ничего подобного невозможно было наблюдать в умах жителей нашей столицы. Помню, мне в голову тогда пришла мысль, будто бы Шура была выстроена именно ради того, чтобы свидетельствовать: «Что бы вы о себе не воображали, но вы лишь одна из самых бедных колоний великой империи». Империя эта, однако, трещала по швам.


Весна 1917 года

В феврале случилась Великая революция, но я был отвлечён от неё трагедией – смертью матери. Она угасла прямо на руках моих, зовя по имени моего отца и покойного брата. Ни Кайсар, ни Акай на похороны не поспели. Все хлопоты были на мне, ну и конечно на её отце Камучу Али. Он совсем осунулся. Смерть дочери сильно его поразила. Он был очень ласков ко мне, хотя прежде со мною лишь ругался. Верно, ему было очень одиноко. Ведь рядом не было его любимого внука Кайсар-Бека…

О революции я узнал лишь спустя десять дней после отречения царя. Я полагал ещё за год до того, что дело клонится к свержению царя, но всё равно долго не верил и лишь когда вести о свершившемся в столице стали подробнее и начали поступать из нескольких источников разом, я осознал: «Империи больше нет».

С Акаем мы встретились лишь во Владикавказе на съезде народов Кавказа. Это было, пожалуй, одно из величайших событий в истории народов Кавказа. Мерещилось – всё в наших руках, всё решаем мы сами. Это приятное заблуждение опьяняло массы. Люди разных наций шли рука об руку, все равны и ни у кого нет претензий друг к другу. Все были одержимы иллюзией нерушимости слов. Столько славных лозунгов было сказано в те дни.

Один из докладчиков заявил: «Мы говорим: кто задевает одного из нас, тот задевает всех нас!» И тысячи пар рук наградили его полными искренней страсти аплодисментами. Мы верили в единство всех кавказцев и всех мусульман в единой демократической российской республике. Нужно было только избрать депутатов в Учредительное собрание и тогда всё решится само собой. Так наивно мы полагали в то скоротечное зыбкое время.

У каждого человека на дне воспоминаний, как золотой песок после промывки, лежит какая-нибудь картина – яркая, любимая. Одной из подобных картин для меня является память о первой поездке в Балкарское ущелье. Подумать только, этой судьбоносной поездки не случилось бы, если бы жажда не загнала нас с Акаем в ближайший духан, который, что естественно в такой знаменательный день, был забит до отказа. Лишь за одним столом было три свободных места. Но там уже восседал некий молодой человек, примерно одних с нами лет, щеголявший в новых с иголочки черкеске и папахе.


Рекомендуем почитать
Иван Ильин. Монархия и будущее России

Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.


Граф Савва Владиславич-Рагузинский

Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)


Трагедия Русской церкви. 1917–1953 гг.

Лев Львович Регельсон – фигура в некотором смысле легендарная вот в каком отношении. Его книга «Трагедия Русской церкви», впервые вышедшая в середине 70-х годов XX века, долго оставалась главным источником знаний всех православных в России об их собственной истории в 20–30-е годы. Книга «Трагедия Русской церкви» охватывает период как раз с революции и до конца Второй мировой войны, когда Русская православная церковь была приближена к сталинскому престолу.


Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде

Пролетариат России, под руководством большевистской партии, во главе с ее гениальным вождем великим Лениным в октябре 1917 года совершил героический подвиг, освободив от эксплуатации и гнета капитала весь многонациональный народ нашей Родины. Взоры трудящихся устремляются к героической эпопее Октябрьской революции, к славным делам ее участников.Наряду с документами, ценным историческим материалом являются воспоминания старых большевиков. Они раскрывают конкретные, очень важные детали прошлого, наполняют нашу историческую литературу горячим дыханием эпохи, духом живой жизни, способствуют более обстоятельному и глубокому изучению героической борьбы Коммунистической партии за интересы народа.В настоящий сборник вошли воспоминания активных участников Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде.


Николай Александрович Васильев (1880—1940)

Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.


Я твой бессменный арестант

В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.