Равнина в Огне - [19]

Среди всей этой напряжённости, ожидания чего-то ужасного и неотвратимого, тяжести повисшей в самом воздухе, выдавались и дни чудесного перемирия. Таковым был и день начала месяца Рамазан. Мы собрались в мечети. Были люди из обоих лагерей. Но перед божественным вражда отошла на задний план. Это было прекрасное чувство внезапно посетившего покоя. И я невольно сложил стих о том чувстве, которое меня посетило в тот момент. Рамазан вступает в мечети, Мархаба, месяц святой! Рамазан вступает Во все мечети на свете, Во все сердца правоверных. Нет Бога, кроме Аллаха И Мухаммад пророк его! Мархаба всему живому! Всем божьим твореньям. Боже, дай дому родному, Всей Родине моей Твоё Благословенье! Сейчас, остановив своё перо, с иронией думаю о том, как нынче объясняют в Советской России почти полное перемирие между сторонниками большевиков и шариатистами в месяц Рамазан? Но вот закончился пост, и война разгорелась с новым, ещё большим пылом и жаром. Большевики с севера отправили подкрепление своим сторонникам. Это первое вмешательство внешних сил, которое, по-моему, и привело обе стороны к ожесточению, дотоле сдерживаемому мыслями о том, что в войне сей принимают участие лишь сородичи, соседи и земляки. Теперь же союзники большевиков почувствовали себя сильнее и решились на удар, а противники их перестали видеть в них своих соотечественников и стали нарекать их кличками: «изменники», «предатели», а более всего называли «безбожниками» и «гяурами». Тут с юга нагрянули ещё одни «гяуры», то были Бичерахов и дашнаки . Как они поведут себя, в те дни ещё не было ясно, но все насторожились. Они вступили в переговоры с социалистами (до того они вместе с большевиком Шаумяном боролись против турок и потому социалисты надеялись на союз с ними), но вскоре Бичерахов обманул их и силой занял Петровск. Некий Ляхов со своими большевизированными совсем юными безусыми татарчатами в зелёных фесках (дабы сбить с толку шариатистов) пытался помочь Махачу на Атлыбоюнских высотах, но тот грубо отказался, посоветовав ему убираться обратно. Гордец не предвидел свою скорую погибель. Он был убит, как я слышал, из-за денег – при нём были «экспроприированные для партийных нужд ценности». На дорогах бесчинствовали многочисленные бандитские шайки. Вот он и попал в руки одной из них. Убивать его не хотели – грабителей, как я уже писал выше, мало интересовала политика, однако, он проявил принципиальность и отказался отдать деньги, за что и был убит. Нет, он отдал жизнь не за деньги, кто вообще за них идёт на очевидную смерть? То были его личные принципы, которыми он не мог поступиться. После смерти была произведена опись его имущества, цена которого была определена почти в 800 тысяч рублей по ещё старому, твёрдому курсу. Получалось, что этот революционер в 700 раз богаче меня и моих братьев вместе взятых. Помнится, его многие подозревали в организации убийства Темир-Булата Бамматова и в связях с Бичераховым. Кое-кто из наших предположил, что к его смерти так или иначе причастны другие социалисты, узнавшие о его тёмных делишках и подсказавшие разбойникам, когда и по какой дороге он проедет. Почти в тот же день стало ясно: Тарковский пошёл на сговор с Бичераховым. Вещь недопустимая, но Нухбек так тяготился своей властью и ответственностью, что допустимым было всё. Во время его «диктатуры» в Темир-Хан-Шуре царила полная анархия. Абу-Суфиян Акаев был арестован за симпатии к Соцгруппе. Лишь общие усилия других представителей духовенства, а также бывших членов Театрально-Литературного общества вызволили его из застенок. Я изнывал от бессилия и злобы. За что мы боремся, если наши вожди нас предают, если народ всё больше склоняется в своих симпатиях не в нашу сторону? Но вот пришла добрая весть от Темир-Ханова: «Турки идут!» С воодушевлением и верой в завтрашний день мы вооружились и воссоздали милицию, в её ряды вошёл и я. Впервые я гарцевал на коне с шашкой и заряженным наганом на боку. Во главе с офицером конного полка Эльдарушевым мы шли на штурм основных позиций Бичерахова в Петровске. Однако, он по приказу своих хозяев – англичан сбежал с Джигитяном на корабле, бросив в городе около двух тысяч дашнаков, которым не хватило мест на бывших в его распоряжении судах. Итак, мы – сотня дагестанцев (к нашему стыду, больше мы не собрали, ибо дагестанцы в своём большинстве предпочитают громкие слова о патриотизме подлинным действиям) вместе с союзными нам турками пошли на штурм дашнакских укреплений на вершине горы Тарки-Тау. Мой отряд поднимался со стороны города. Пули свистели вокруг моего коня, поражая то одного, то другого товарища. Наконец, поняв, что коням далее не подняться по крутизне, мы спешились. Враг уже был на расстоянии десяти-одиннадцати шагов, но он многочислен, имеет выгодное положение над нами и, самое важное, отчаянно борется за свою жизнь. Руководивший нашим штурмом турецкий офицер приказал своим аскерам забросать дашнакские позиции гранатами. Раздались десятки взрывов, а потом ещё один, просто колоссальный, царь среди взрывов. Какими словами выразить бездонную глубину молчания, наступившую вслед за криками? Звуки умерли.