— А чего беспокоиться? Женщины вообще ничего не делают, — сказал юноша.
Я поднялся:
— Ты что, дурак? Перихан-ханум за день делала больше, чем ты за год. В сравнении с ней ты хуже дряхлого мула.
Седобородый уставился на меня как на безумца.
— Успокойся! — сказал он. — Мы все равно собираемся написать о ней всего несколько страниц.
— Тогда вы упустите одну из самых захватывающих историй нашего столетия.
— Ты так думаешь, потому что служил ей, — отступая, сказал юноша.
Воспоминания о Пери появлялись так внезапно, что казались порой более подлинными, чем люди вокруг. Ее задания в первый день, когда я пришел к ней, блеск ее глаз, когда она роняла чашу с павлином, музыка ее голоса, когда она читала стихи, унявшие мирзу Шокролло, бесстрашие, с каким она просила Исмаила о снисходительности, сила ее рук, выталкивающих меня из крытых носилок… Ее худшие слабости — упрямство, заносчивость, ревность — были одновременно ее достоинствами. Почему летописцы не заботятся о том, чтоб выяснить это?
— Невежда! — ответил я юноше. — Ты можешь вообразить, что обязан быть правдивым?
Он пожал плечами. Рашид-хан жестом показал молодому писцу на дальний конец комнаты и велел приниматься за работу. Затем глянул на меня, но не сказал ничего. Я понял, что придворные летописцы не просто не могут написать о Пери достаточно — они не могут написать правды. Да и как это можно? Они никогда не бывали в шахском гареме. Повседневная жизнь женщин, политические козни, страсти, причуды и ссоры почти никогда не записываются, а если бы и записывались, то истолковывались и понимались бы неверно. Хуже того, двор Мохаммад-шаха, без сомнения, изобразил бы царевну сущим чудовищем, чтоб оправдать ее убийство.
Именно сейчас я решил, что должен написать историю жизни Пери под предлогом ответов на придворную переписку. Я должен не просто рассказать правду о случившемся, но и разрушить всякую ложь и помочь царевне жить в веках. Это наименьшее, чего она заслуживает.
Как единственный летописец, служивший так близко, что мог вдохнуть аромат ее духов, я знал, что царевна не была жемчужиной без порока. Я и не собирался притворяться, как многие другие летописцы, и оправдывать неподобающее поведение наших царей. Я слишком хорошо знал упрямство Пери, ее неспособность уступать, ее буйный нрав, но я понимал, что ее властительная натура произрастала из понимания, что она ученее и лучше подготовлена в искусстве управления, чем большинство мужчин. Она была вправе требовать власти; лишь алчность и страх других не дали ей достичь того величия, которого она заслуживала.
Тем ранним вечером, когда большинство писцов разошлись к вечернему чаю, я начал работу над вступлением. Когда стало слишком темно, я тщательно припрятал свои записи в пыльном углу книгохранилища. Я вдруг осознал, что начинаю осуществлять судьбу, предсказанную мне звездами. Мое пребывание во дворце состоялось затем, чтобы я мог рассказать подлинную историю Перихан-ханум, владычицы моей жизни, царицы ангелов, солнцеравной.
