Ратоборцы - [6]

— А как же. Самая популярная: «Иди ты в то место, откуда у эльфа руки растут».

— Вот именно. Так что воровство для них — не просто промысел, а способ выжить за пределами долины. Почти единственный. Хелефайская музыка для человеческого слуха слишком сложна, да и половины звуков мы просто не слышим. Наёмниками их всегда брали неохотно — ненадёжны, а с появлением автоматического оружия и оптических прицелов от них в армии вообще никакого толка, хотя и бойцы они очень хорошие. Слав, у любого хелефайя мускульная сила, точность и быстрота движений втрое больше человеческих. Почувствовать руку хелефайи, да ещё в такой толпище, просто невозможно. Но ты поймал его на кармане. — Жерар немного помолчал. — Ты проверялся на волшебнические способности?

— Два раза. Полный ноль, как и большинства техносторонцев. Способность переходить со стороны на сторону никакого отношения к магии не имеет, ты просто можешь видеть щели в межсторонних перегородках. Это как через дыру в заборе лазить. Сам знаешь, большинство сотрудников Трилистника — неволшебники. И техносторонцы, почему-то у нас людей, способных к переходничеству, гораздо больше.

Во всех государствах Срединной и Магической сторон мира переходами занималось министерство трёхсторонности, в просторечии — Трилистник, символом министерств всегда были трёхлепестковый цветок миварры, лист клевера, иногда — треугольник. Занималось министерство постройкой межсторонних врат, соединяющих Срединную сторону с Магической, выдавало разрешение на въезд-выезд и заключение торговых сделок. Врат на Техническую сторону нет сейчас, и никогда не было в прошлом. Почему — Слав не знал, а знакомые срединники и магосторонцы вразумительного ответа не дали. Техническую сторону боятся, но охотно пользуются тамошними товарами, которые закупает только Трилистник. Большая часть забредших на Срединную сторону технородцев становилась его сотрудниками. На одиночек вроде Славяна, если они не пытались торговлей заняться, внимания не обращали. Товары с Технической стороны им разрешалось привозить только на собственные нужды.

— Интересно, — задумался Слав, — а сколько владельцев техносторонских маленьких торгово-транспортных фирмочек из тех, что специализируются на мелкооптовых партиях чего угодно и всего на свете, обладают способностью к переходничеству?

— К ходочанству, — поправил Жерар. — Но речь не о том. Что ты собираешься с эльфом делать?

— С кашей съесть, — ухмыльнулся Слав. — Подскажу несколько мест, где можно найти работу с общежитием, а дальше пусть сам устраивается.

— В Технической России все такие идиоты, или один ты? Зачем было тащить домой вышвырка?

— Жерар, мы не знаем, за что его изгнали. И что бы ни говорили о хелефайской доброте и многомудрости, а их владыки крайне редко бывают милосердными и справедливыми. А вот вспыльчивыми и упрямыми самодурами — сколько угодно. От таких и ангел небесный взвоет. И какое-нибудь табу нарушит. Не похож этот парень на преступника.

— А карманные кражи не преступление? Статью из уголовного кодекса ещё никто не убирал.

— На кражу он решился от отчаяния — есть нечего, спать негде, вымыться и то невозможно. Для хелефайев ещё неизвестно что хуже — неделю голодать или не мыться.

— Я верю, что мальчишка воровал только в крайних случаях, — профессиональные карманники не ходят в таких лохмотьях и не нажираются при первой возможности на неделю вперёд. Верю, что крал только у тех, кого считал богатыми, для кого кошелек с парой сотен ливров большой потерей не станет. Не ухмыляйся, для гаврских улиц ты одет не просто дорого, а роскошно. Одежда с Технической стороны, даже купленная на тамошней распродаже, стоит больших денег.

— Здесь одежда точно такая же. Никак не пойму в чём разница. А мне вечно твердят, что рубашку с Технической стороны надевать под местные джинсы — всё равно, что на робу ремонтника жемчужные пуговицы пришить. У меня двое джинсов и четыре рубашки, я и сам не помню, где покупал, на Технической стороне или здесь. Разницы нет.

— Есть. Привыкнешь, будешь замечать. Но дело не в этом. — Жерар помрачнел, сосредоточенно смотрел в чашку с остывшим чаем. — Ты второй раз ему помогаешь?

— Если это тот же самый хелефайя, то да, — ответил Слав. — Для меня они все на одно лицо, разве что дарко от лайто отличаю. Да ещё эта их манера носить совершенно одинаковые причёски… Все патлатые, глазастые, а как обрядятся в свои длинные балахоны, так и мужика от бабы не отличишь, разве что по причёске, у баб она с пробором и двумя заколками. А так — все одинаковые, не запоминаю я их.

— Как и большинство человеков. — Жерар помолчал, потом сказал: — Так ты помогаешь ему второй раз…

— Какая это помощь? Так, мелочи…

— Он так не считает. Слав, тогда, весной, его ведь свои избили. Как думаешь, за что?

— В банду вступить отказался?

— Правильно. — Жерар скривил губы так, словно тухлый лимон укусил. — Слав, хелефайев можно сколько угодно называть блудливыми, переменчивыми и легкомысленными, и это всё правда… Настроение у них меняется каждую минуту, влюблённость — каждую неделю, самое долгое — на месяц хватит, но не больше. Потом бросят, забудут. С приятельством то же самое, поэтому и говорят, что друзья из них ненадёжные. — Жерар опять умолк, но всё-таки решил договорить: — Неправда всё это. Легкомыслие и мимолётность только для тех отношений и тех людей, которые большего и не стоят. Тут хелефайю не обманешь. А вот если даётся клятва верности… Верность у эльфов действительно вечная, на всю их почти бессмертную жизнь — в любви, в дружбе, в служении… «Как эльфийская верность» — это значит что-то безгранично надёжное, и одновременно почти небывалое: другим расам они редко клятву дают. Но уж если дали… Предателей среди них не бывает никогда.