Ратное счастье - [39]

«Какие танки, товарищ капитан? Откуда им тут взяться?»

А дальше и еще смешней:

«Воздух! Командир взвода, ваши меры?».

А мой Сомочкин:

«Это наши, товарищ капитан. Фрицы в такую погоду не летают...»

Заварила кашу и смеется,— нервно похохатывая, упрекнул меня замкомбата Кузьмин.

А сам? — парировала я. — Теперь небось не будешь заигрывать с начальством.

Не буду. Ха-ха-ха! Ну его. Кусачее. А что заступилась— спасибо.

Рано смеетесь,— упрекнул нас обоих комбат Бессонов. Его мрачное настроение все еще не прошло, да и причины к тому не было. — Капитан Рубанович устроит нам веселую жизнь. Вот тогда и посмеемся сообща... другими голосами...

Дальше фронта не пошлют, меньше взвода не дадут! — отшутился Кузьмин. — Верно, пулеметчица?

Верно-то верно, а все ж таки как-то...— Мне не удалось до конца высказать свою мысль,.не могла ее сформулировать. Но комбат, видимо, понял.

Отличились,— усмехнулся он криво. И укоризненно на меня поглядел. — Ну, солдаты, скажем, не умеют мыслить отвлеченно. Но командир взвода... из тылового училища! «Это наши, товарищ капитан...» Позор! Ведь капитан Рубанович наверняка воспринял это как злоумышленный розыгрыш. Ты, пулеметчица, этого своего Сомочкина...

Ладно, комбат. Я с него семь шкур спущу. С Вахнова... десять. А Митю Шека, так уж и быть, собственноручно «шлепну». Только не уходи в артиллерию. Ладно?

Замкомбата Кузьмин захохотал теперь уж от всей души. Удивился:

А тебе, оказывается, палец в рот не клади. А я-то думал: вот какую скромницу нам судьба даровала. Дескать, будем пример брать да облагораживаться.

Не ехидничай, Фома Фомич. Сдачи получишь,— предупредила я на всякий случай. Комбат шумно вздохнул:

Эх, рад бы в рай, да грехи не пускают. И за что я вас только люблю, черти полосатые!..

Перед ужином ко мне без вызова пришел взводный Сомочкин. Виниться. А скоре всего — просто душу облегчить. Самолюбивому парнишке, вероятно, казалось, что он опростоволосился на весь фронт. И его не так страшило могущее последовать возмездие, как общественное мнение. Я это сразу поняла: молодому, офицеру чудилось, что все, ну буквально все — от командира полка и до непутевого солдата Воробьева—держат в мыслях только его, Сомочкина, промах и осуждают и сожалеют. А уж капитан-то Рубанович, как пить дать, сей случай преподнесет самому командарму Поленову как пикантный фронтовой казус — анекдот...

Понимаете, товарищ старший лейтенант, я был очень расстроен. Сами же знаете, что и Мамочкин, Шек отлично стреляют по цели. Даже одиночными, а если очередями — то и говорить нечего, а тут — как нарочно. А в небе и действительно что-то фырчало Или мне,, по крайней мере, так показалось. Ну я. и... Сами же говорили, что фрицы в такую погоду не...

Говорила. Так оно и есть: не летают. Но в чем все-таки соль, младший лейтенант? Ближе к делу можно?

Можно. А соль в: том, что раз я виноват — меня и накажите.

Начальство, мой дорогой, само решит, кто чего заслуживает. Нас с вами не спросит.

Да,, но я не хочу, чтобы из-за меня у вас были неприятности!

И только-то? А я-то думала... «Чапаева», разумеется, помните? Так вот. На все, что вы мне тут наговорили, наплевать. И забыть. Ничего не произошло. Понятно? Во всяком случае, ничего такого, из-за чего стоило бы казниться и не спать ночь. Так ведь? По-честному?

А я всегда по-честному. Какой там сон? Глаз не сомкну.

Ну и зря. Идите и ложитесь. Поручите все заботы Пряхину — и спать!..

Так вы не сердитесь на меня?

Тьфу ты, заморока. Ну что, опять, как с Вахновым, все сначала? Кстати, как он ведет занятия?

Отлично, товарищ старший лейтенант! Троих выучил. Можете экзамен устроить. Только уж очень он чудит.

Как это чудит?

А так. Вот вчера, к примеру, спросил у Андреева, какая деталь в пулемете лишняя. И тот, бедняга, целый день думал. И невдомек ему, что эта деталь— грязь. А то Вахнов про чертей начнет небылицы выдавать: то нечистый его по лесу кружил; то его рукавищы на елку забросил; то в бане из-под каменки вылез и козлом проблеял, а он якобы от страха с полка упал и ребро повредил. Сплошное суеверие.

— Штабы и штабников, случайно, не ругает?

— Не слыхал, товарищ старший лейтенант.

А в остальном пусть чудит. В солдатском быту чудинка необходима. Ведь верно? И кому, собственно, вред от такого суеверия? Да и не суеверие это. Скорее фольклор. Кстати, пришлите-ка его ко мне...

Пожалуйста.

Воспитанный парнишка. Для фронта, пожалуй, даже чересчур. Это бы и неплохо в нашем мужском монастыре. Но вот беда: солдаты теряются, когда ближайший командир их называет на «вы».

— Товарищ Вахнов, я бы вас попросил...

Солдат, конфузясь и не понимая, переспрашивает: Нас?

Не «вас». А лично вас. — Сомочкин пока не знает, что на войне это не принято. И невдомек ему, что бывалый солдат-фронтовик форму вежливости в устах начальства воспринимает как отчуждение или недоверие, порицание. И наоборот, командирское «ты» для него означает что-то доверительное, почти родное. Уважающий же себя солдат никогда не позволит «тыкать» командиру, независимо от звания и возраста обоих. В этом и заключается один из обычаев войны, который с первых же дней по добровольному и общему признанию получил права неписаного закона. Постичь его вовсе не трудно. И посему я не переучиваю Сомочкина на более демократический лад. Тем более что, на мой взгляд, искоренять вежливость так же преступно, как и убивать любовь,