Ратное счастье - [15]

Дойдем!.. — Это я неожиданно для себя высказала вслух.

А юшки? — тотчас же с готовностью отозвался Соловей.

Тебе же попало от комбата за «аюшки». Уже забыл? До Берлина, говорю, дойдем.

А то как же,— игнорировав мое замечание, подхватил связной. — Не дойдем, так добредем. Не добредем— доползем, но все равно там будем.

Только так, а не иначе. А ты, оказывается, молодец.

Так ведь, товарищ старший лейтенант, не сегодня как-нибудь сюда попали. Смекаем, что к чему. Пришли. Тут пулемет сержанта Забеллы. Где ты, Василь? — негромко позвал Соловей.

Никак, это Соловей? Здорово! Чего прибежал? — откуда-то вроде бы из-под земли послышался простуженный голос.

Потом ворчание в боковой нише:

Залезть-то не диво, а вот выбраться как... Илюхин, подсоби. Не видишь?

Соловей, помоги и ты,— приказала я, полагая, что сержант с красивой фамилией Забелло — человек не первой молодости.

Небось выкарабкается,— небрежно отмахнулся связной.

И сержант выкарабкался и оказался совсем молодым: низкорослый, кряжистый и очень рыжий. Его каска отдыхала на бруствере, а пилотку он уронил, выбираясь из «спальни», и даже при неверном ракетном освещении голова пулеметчика казалась краснее подосиновика. «А глаза наверняка зеленые, как трава,— подумала я. — Бесовские и плутовские, как у всех рыжиков».

Здорово, сестричка! — явно обрадовался сержант Василий Забелло. И бесцеремонно уставился мне в лицо.— Сколько лет, сколько зим?

Здорово, братишка,— ответила я в той же тональности. — Верно, давно не встречались. Соловей, если ты будешь строить сержанту такие гримасы, рискуешь навсегда остаться кривым. Как дела, товарищ сержант? Докладывайте. Я— командир роты.

В расчете Забелло не три, как я думала, а четыре человека. Потому-то он и имел возможность забиться в нишу на часок-другой. С непередаваемым наслаждением рыжик выпускает через широкие-ноздри незабористый дымок от «Звездочки» и беззлобно жалуется на пулеметчика Илюхина.

— Верите ли, и знудит, и знудит, как баба худая (ох, извиняюсь!). И все ему не так. То холодно, то голодно, то перину подавай. Вот уж немилый мужик, доложу...

— А ведь вам. сержант, не целоваться,— прерываю я жалобу, как не стоящий внимания пустяк. — Ведь верно? Илюхин, где ты там? Подойди.

До того солдат измотан — возраста не определишь? можно дать и двадцать, и все сорок с гаком. На дочерна закопченном лице — выражение покорной угрюмости.

— Что же ты, голубчик? — Я не укоряю — спрашиваю, прощая солдату невольный грех. — Держись, браток, очень тебя прошу. Комбат обещал, что нас скоро сменят. Потерпи еще немного. (Для пользы дела и соврешь не моргнув глазом.)

Илюхин что-то беззвучно шепчет растрескавшимися , губами и, не услышав звука собственного голоса, устало машет рукой: какой тут, дескать, разговор. Все ясно.

Вот что, сержант. Боюсь, что одного у тебя придется забрать. Извини, но надо. Понял?

А чего ж тут не понять? Надо так надо. Вон Илюхина и забирайте. На нервы он мне действует. Надоел.

— Эй, кто там? Где?

Никого. На земляном столе открытой площадки сиротливо ночует «максимка». Но заряжен и даже наведен куда-то. Комбат Бессонов по-беличьи цокает языком и глядит на меня с явной укоризной, точно я и действительно виновата, что огневая точка оказалась заброшенной.

— Соловей, аллюр три креста. Илюхина сюда. В один момент!

Повторять приказание не пришлось. Связной нырнул куда-то в темноту и сразу исчез.

Стой! Кто идет? Пароль!.. — Комбат угрожающе вскинул автомат, круто развернувшись влево. Ну и слух. Как у сохатого. Мне и ни к чему. Мало ли звуков в ночной тишине, а вот капитан различил осторожные шаги, хотя даже и вода в траншее не булькнула. Так ходят или прирожденные разведчики, или бывалые фронтовики, да и то не все.

Мы это,— бодрый басок из темноты. — Пароль «нагель».

Сколько вас?

Раз. Я — Вахнов, рядовой. А, сам товарищ комбат. Здравия желаю.

Здравствуй,— кивнул комбат солдату поистине богатырского сложения. — Твой? — спросил про пулемет.

А то чей же?

Так как же ты бросаешь на произвол судьбы автоматическое оружие ?— вспылил комбат.

Извиняюсь. Я на одну минуточку. Курнуть к куму ходил. Он тут, рядом, бронебойщик Басков, земляк мой. Верите ли, колени к бороде без курева подвело. Ну и не стерпел, пока тихо.

Ладно. Так и быть, прощаем на первый раз. Так, старший лейтенант? — повернулся ко мне комбат. — Слушай, парень, вас же днем, когда я приходил, помнится, было трое? Так ведь?

Вахнов развел руками:

Что было, то сплыло. Один вот маячу. Пока жив.

Эва что! — капитан одобрительно похлопал Вахнова по плечу. — А ты знаешь ли, что вот про таких добрых молодцев когда-то сказал Фридрих Великий, король прусский? Русского, говорит, солдата надо два раза застрелить и потом еще толкнуть, чтобы он упал наконец. А ты — «пока жив». Мы помирать не имеем права. Тем более сейчас. И вот тебе новый командир роты. Прошу любить и жаловать.

Комбат дружески обнял меня за плечи.

Нравится? — спросил солдата.

А нам все одно. Что ни поп — то батька,— равнодушно отозвался Вахнов. Мне стало почему-то обидно. Вот как? Выходит: что ни попадья — то матка? Только и всего?

А все ж таки, товарищ комбат, позвольте поинтересоваться: это, что же, повсеместно теперича в армии женское засилье аль только нам такая честь?— с ехидным лукавством осведомился Вахнов.