Ратное счастье - [12]

Наконец мой строптивый командир замолчал. Пожалуй, и в самом деле расстроился не на шутку. Но почему же тогда не комдив, не командир полка, не начальники обоих штабов, а только он один? Что за нелепость, в конце концов? Видно, тоже женоненавистник, как Димка Яковлев. Но тот восставал только против любовных похождений. В деловых же отношениях был с нашим братом на равных. А этот? Первый раз в глаза видит, ничего о человеке не знает и выдает! Авансом, так сказать. Ишь умник: ему в двадцать лет можно батальоном командовать, а мне в восемнадцать и ротой нельзя? Как бы не так. И вообще, почему такой тон? Я ему не девчонка на танцульках, а такой же офицер, как и он. Я ведь тоже могу выдать: у меня в кармане приказ самого командарма, дважды дублированный — комдивом и командиром полка.

Впрочем, не стоит отвечать в том же духе. Подожду, пока совсем выдохнется. А пока пусть бушует, ведь я все равно отсюда не уйду.

В блиндаже царила тишина — фальшивая и напряженная, то есть такая, что было явственно слышно, как лампа-гильза деловито высасьвала языком фитиля остатки горючего. И вдруг откуда-то из полутемного угла — чуть хрипловатый насмешливый голос:

Слушай, комбат. А вдруг мы прозевали смещение во времени. И сегодня, скажем, не двадцатое сентября, а восьмое марта. Тогда женщину надо поздравить, а ты психуешь.

Молчать! — бухнул комбат кулаком по фанерной крышке стола. Гулко. Я решила, что наступил наконец самый подходящий момент, и процедила сквозь зубы:

Если среди нас и есть единственная баба, то это — комбат. Слыхали, как умеет ныть и плакаться? Вот его восьмого марта и поздравим с женским днем.

Кто-то взвизгнул, и тут грянул общий хохот. Мне показалось, что сам комбат едва сдерживает усмешку. Было в самый раз поддать жару, и я решительно поднялась.

Зазуммерил полевой телефон. Телефонист округлил глаза и громким шепотом:

— Товарищ капитан, «пятидесятый», лично! Вас требуют. — Комбат взял трубку. Он разговаривал односложно. Больше слушал да поддакивал, в чем-то соглашаясь, но лицо его при этом выражало явное неудовольствие. Тем не менее разговор был завершен энергичным: «Так точно! Будет исполнено!..»

Возвратив телефонисту трубку, капитан Бессонов, не глядя на меня, буркнул:

Чего хочет женщина, того хочет бог, То бишь, черт. Рядовой Соловей!

А юшки? — откликнулся звонкий мальчишеский голос.

Я вот покажу тебе «аюшки»,— несердито пообещал комбат. — Порядка не знаешь? Назначаю тебя связным командира пулеметной роты.

Товарищ капитан, дозвольте...

Не дозволяю! — тоном, не допускающим никаких возражений, отрезал комбат. — Давай сюда запасную каску и автомат. Проведешь старшего лейтенанта на передний край. Я скоро сам приду на НП. Все растолкую.

Есть провести,— кисло отозвался Соловей. И ко мне неласково:—Ну пошли, что ли?

Надеюсь, вам все ясно? — железным голосом осведомился у меня комбат.

Мне было ясно пока только одно: почти без выстрела выиграла сражение, да еще какое! Но тем не менее я бодро ответила:

— Так точно, товарищ капитан! Разберемся как-нибудь,— добавила на всякий случай, стоя уже одной ногой на пороге. А потом нарочито гулко бухнула негостеприимной дверью.

И все-таки интересно, сколько бы комбат от меня открещивался, если бы не телефонный звонок? Разумеется, все решил он. «Пятидесятый», конечно, ни кто иной, как сам командир дивизии. Наверняка славный полковник Вишняков, опасаясь, как бы меня опять не завернули в отдел кадров, издали подстраховал через своего знакомого комдива Верткина. Вообще-то это не совсем хорошо, когда человека излишне опекают, тем более «сверху». Но на сей раз подстраховка оказалась как нельзя кстати. «Интеллигентный парень!..» Гм. Положим. Матом не кроет и вообще... Но и деликатностью не страдает. В запальчивости несет и с моря и с Дона. «Не признаю такие приказы!..» Небось признал как миленький. А если не признал, а только подчинился необходимости? А похоже, что это именно так. Тогда что?.. Не ожидала такой канители. Никак не думала, не предвидела, после того как все так гладко обошлось и в дивизии, и в полку.

У меня, видимо, несносный, а вернее — невыгодный для самой себя характер. Я — человек настроения. Все хорошо, пока гладят по головке. Тогда я в полной форме, и сам черт мне не брат. А если против шерсти— сразу скисаю. Вот как сейчас. Вроде бы и руки опустились. Вовремя, ничего не скажешь!.. И в самом деле,; вроде бы раскисла, как медуза на берегу. А ведь это, вероятно, только цветочки.

И все-таки, товарищ комбат, я вам прямо скажу: вы — зазнайка!.. Муж-чи-на? Как бы не так. Мальчишка. И надеюсь, это не окончательный наш разговор, и не за вами будет последнее слово. Ручаюсь. Такое уже в моей жизни тоже было. Иной раз сама удив-ляюеь: много ли прожил на свете человек моего возраста, а что ни случай, то прецедент — и все из личного опыта.

...«Женщина, что тебе надо в моем кубрике? Преду-преж-даю!..» Старшего лейтенанта Мамаева, «командира стрелковой роты, которой был придан мой пулеметный взвод для поддержки огнем в бою и обороне, никто бы, пожалуй, не назвал интеллигентным. К нашим ежедневным словесным перепалкам он походя пристегивал такие коленца, что я уши пальцами затыкала. Но отнюдь не сдавалась: «Эй, моряк, красивый сам собою, ты бы поменьше сквернословил!..» — «А ты бы уши не развешивала. У порядочной девушки они золотом завешены. И вообще, женщина на корабле приносит только несчастье. Ясно?» — «Ясно, что мы не на корабле, а ты — не боцман».