Ратное поле - [6]

…В сорок четвертом году Василий Афанасьевич, возвращаясь из госпиталя, разыскал семью Ныркова в одном из подмосковных городков. Подойдя к квартире, остановился перед закрытой дверью, не решаясь постучать. Не раз думал о том, как найдет семью друга и расскажет родным о последних минутах жизни их мужа и отца. А вот пришел к порогу и никак не мог решиться его переступить. Год прошел, как погиб Нырков. Но как памятен тот момент!

… — Я на правый фланг! — бросил замполит комбату, ныряя в траншейный лаз. — Видишь, «тигры» пошли?

Начиналось июльское утро, первый день великого сражения. Танковый таран гитлеровцев обрушился на выдвинутый к самому Северскому Донцу батальон Василия Двойных. На правом фланге сложилась особо опасная обстановка. Захватив связку противотанковых гранат, туда поспешил замполит и не вернулся…

У них был уговор: кто возвратится с войны живой, возьмет на себя заботу о семье павшего друга. В живых остался Василий Двойных. И он решительно постучался в дверь квартиры.

Почти четыре десятилетия Двойных поддерживал связь с семьей своего замполита. Повырастали дети Александра Ныркова, появились внуки. Дочь Галя стала врачом. Часто навещает с детьми те места, где сражался и погиб их дед, ее отец.

На митинге в Масловой Пристани Василий Афанасьевич вышел к трибуне, но все никак не мог начать свое слово. Нервно вздрагивали веки, на липе еще гуще собрались морщины, голос то и дело срывался. В затаившую дыхание толпу падали раскаленные слова… Наклонив головы, слушали рассказ о том памятном бое жители села, слушали мы, ветераны, слушали дети и внуки тех, кто лежал под гранитными плитами…

Как–то на одной из встреч ветеранов я пошутил:

— Бороду, Василий Афанасьевич, не думаешь отпускать? Сейчас бы она была впору.

Двойных улыбнулся:

— Тогда мы хотели выглядеть старше. А сейчас хочется быть моложе.

…В 1982 году В. А. Двойных не стало. Не стало еще одного боевого товарища, замечательного коммуниста и командира…

НАША ПАША

Ах, шоферша,

пути перепутаны!

Где позиции?

Где санбат?

А. Межиров

Наша Паша!

Так называли ее однополчане во время войны. Так зовут на встречах ветеранов и сейчас. У нее давно седая прядь в волосах, но глаза по–прежнему озорные, а в движениях — ухватки бывалого шофера фронтовых дорог. Кажется, Паша в любой момент готова вскочить в кабину и, как в былые годы, лихо рвануть через кочки–бугорочки, выжимая из автомашины все ее лошадиные силы.

— А «газик» — то мой был словно завороженный! — вспоминает Прасковья Евсеевна Газда. — От Сталинграда до Праги докатил! Хотя, ох как ему доставалось!

Друзья на фронте шутили, спрашивая у Паши:

— Какая у тебя машина? «Газ»? Да?

Получалось: «Газда». Все дружно смеялись, удивляясь и радуясь такому совпадению слов, а больше всех — сама Паша.

О своем «ГАЗ–А–А» она рассказывает, как о боевом друге, верном и надежном. И в каких только переплетах он не побывал со своим неизменным водителем, единственной в дивизии девушкой–шофером!

…Паша росла круглой сиротой. Вскоре после гражданской войны умерла мать, затем враги Советской власти убили отца, брата и сестру. Осталось семеро сирот, Паша — самая младшая. Советская власть не оставила их в беде, всех взрастила, вывела в люди.

Пашу называли бедовой, сорвиголовой, парнем в юбке. Характер у нее в самом деле под стать мужскому. Первой в своем селе перед войной закончила курсы шоферов, стала водить машину. И не где–нибудь, а в военном училище. Оттуда и па фронт ушла.

О ней, нашей Паше, можно книгу написать. Получилась бы интереснейшая повесть о нелегкой судьбе девчушки–шофера на войне. Однако Прасковья Евсеевна не решается браться за перо. Отделывается от таких предложений шуткой: лучше, мол, сотню километров за баранкой, чем десять строк на бумаге. А рассказать может о многом.

…Поздняя осень сорок второго. Под Сталинградом идут тяжелые бои.

Напрямик, навстречу частым разрывам снарядов мчится «полуторка». Тверда степная земля; лишь там, где попадаются сусличьи норки, остается расплющенный след «облысевшей» резины. На гребне, у балки, наши артиллерийские позиции. Подходы к ним зорко просматривает и простреливает враг. Увидев одинокую машину, гитлеровцы усиливают обстрел, пытаются взять ее в вилку. «Полуторка» чудом увертывается от снарядов, петляя между черно–бурыми языками разрывов.

Батарейцы с тревогой наблюдают за машиной. Кажется, вот–вот очередной взрыв поднимет в воздух подпрыгивающую машину–стрекозу с зелеными крыльями–бортами и сорванным железным капотом.

Но вот машина выехала из опасной зоны и остановилась у орудий.

— Братцы! Наша Паша привезла снаряды! — вырвалось у одного из артиллеристов. И сразу несколько солдат бросилось в кузов, по рукам поплыли продолговатые тяжелые снарядные ящики.

Из кабины выпрыгнула воинственного вида худенькая девчонка. Шинель перетянута в талии парусиновым ремнем, на боку пистолет. Из–под шапки–ушанки выбивается прядь. Смахнув с лица пот ладонью, оставила на щеке пыльный след.

— Быстрей, быстрей, ребятки! — торопит Паша.

Чувствуя, что плохо держат ноги, садится на подножку машины. Командир батареи не в силах сдержать восторга:

— Ну и молодец же ты, Паша! Вовремя поспела: в батарее осталось по паре «огурцов» на ствол.