Растут стихи - [4]

Шрифт
Интервал

Это снег нас подземный поил
Посоли его полную плоть
О филонове шепчет нам крот
Из земного из хлебных корыт
Будешь здравым коль стынешь убит
Поднимается мёрзнущий дым
Через лимб через край через крым
Через крынку как мать молока
Задевают нас всех облака
О филонове кухня стоит
За тебя — за меня говорит
Перечиркнутый спичкой курлы
И ни в чём виноваты скоты
У филонова в лапках стоят
Плоть от плоти неспешно едят
А притронешься и отойдёшь
Всё перечишь — но не клюёшь
Смотришь в их занебесный майдан
И растёт как кыштымский курган
* * *
Дорогой мой мальчик
Перерезал пальчик
Переехал город
Вот тебе и повод
Что ни вор то рядом
Что ни дом то в птице
Не летаешь помнишь
А не спишь и снится
* * *
Мы смотрели на свет
Тот который снаружи
Внутрь смотрел говорил:
Не бывает в себе
Побывавший с другой
Стороны обнаружен
Тот который хиджаб
Тот который рабе
Мы смотрели на свет
Свет смотрел по другому
Языку называл
Вещи или углы:
Сын ест дым
Дым проходит под кожу
И плывут за рекой
По младенцам гробы
Мы смотрели в язык
Языки были наши
Но язык говорил через нас
Свой язык:
Мы смотрели в ростки
Из распаренной пашни
И росли из торфяника
Вверх языки
Не бывает в себе
Свет смотрел по другому
То ли речь то ли прах
Всё раскрошено вдоль
А вода протекает
Из лобных и впадин
Увольняет себя
И идёт Чусовой
Идиот или нет
А еврей или тоже
Но плетёт изнутри
Разжигая войну
АМЗ или свет
На иглу и прощенье
Улыбаясь молчит
Каждый как своему
* * *
На то смиренный человек клюёт ранетки с мёртвых яблонь
Засматриваясь в водный крест и в прорубь
Перечёркнут за день
Он пересматривал себя — пока за мышь возилась вьюга
Метель себя переждала и переплавила
Испуга
Предвосхищенье — он входил под своды тёплых снегопадов —
Чужой еврей — степной калмык —
И большего уже не надо
На то смиренный человек пересчитал свои убытки
И Бог смотрел из всех прорех — как ленин
В первомай с открытки
Он пересматривал своё: хозяйство тёмные дороги
Никчёмное но ремесло ранетки
Высохшие ноги
Он перемалывал себя переменял себя и льдины
Вдоль чёрных яблонь и пруда
Горелой глины
На то смиренный человек клевал свои прорехи богу
И холод говорил как смех но
По другому
Нельзя и всходит из воды как сталь сквозь овны
Всё тот же точный человек
Ранету кровный
* * *
Господи, что тридцать шесть просили,
Оказались дальше от России
От Урала и т. д. Что дальше? —
Кажется: таджики и асфальтом
Вертикально залитое поле
(На полях — денщик и нет убоя
Большего, чем нам дано. Раздолье,
Но и тело выглядит убого.).
Господи, смотри в глаза мне — сколько
Надо говорить, чтобы молчать?
Оказался дальше, чем скинхеды,
И за всё придётся отвечать.
Перед этим Томском и Свердловском
Если стыдно,— значит повод важен;
Спирт без языка
Совсем не страшен,
И таджик везёт меня назад
Господи, огромны километры и таджик.
Как речи Уфалея
Нижнего и Верхнего под кожей —
Кровоточат ангелы.
Молчат.
* * *

37

Вернуться в дом когда смотри сотри
Окаменело пламя говорить
И 37 наотмашь бьют часы
И хлеб растёт из хлебных горловин
Вернёшься в дом и не простишь когда
Страшишься кожи смерти и себя
Умеришь (прыг! — отмеришь семь сорок
На стаи мир поделишь всех потом)
И потом отмороженным своим
Тебя коснутся из шестой строки
Твои три персонажа — идиш твой
Всё чаще перемигивает вой
Вернёшься в дом — на полку — в подкидной
Играешь с огородами — с одной
…Как хорошо голодным в тридцать семь
Часов вставать или прилечь совсем
В доселе проницаемую смерть
Вернёшься в дом а дочитать ответ
Не провернёшься — яблочная синь
Резина или воздух сам горит
На семь третей нас делит и следов
Найти не можешь (но на всё готов
Нас ангел провести а изнутри
Он с немотой своею)
Говори

Степан Рыжаков

Переговорам в Атагах

Аты-баты, шли солдаты.
Проклинали жизнь свою.
Как нас предали когда-то,
Дай гитару! Я спою!
На могиле мать рыдает,
Не унять её тоски.
Холм могильный обнимает,
Сердце рвётся на куски.
Ну а те, кто жив остался,
Помнят Грозный да Бамут,
И Самашки, где ругался,
Погибая, лучший друг.
* * *
Помнят все… Как вши съедали,
Раны стыли на груди.
И как вешали медали
Тем, кто не был впереди.
Нас в стране не привечают —
Неугодные сыны.
Дни войны не отмечают.
Дня Победы лишены.
Аты-баты, шли солдаты.
Проклинали жизнь свою.
Как нас предали когда-то,
Дай гитару! Я спою!

Рекомендуем почитать
Лирика 30-х годов

Во второй том серии «Русская советская лирика» вошли стихи, написанные русскими поэтами в период 1930–1940 гг.Предлагаемая читателю антология — по сути первое издание лирики 30-х годов XX века — несомненно, поможет опровергнуть скептические мнения о поэзии того периода. Включенные в том стихи — лишь небольшая часть творческого наследия поэтов довоенных лет.


Серебряный век русской поэзии

На рубеже XIX и XX веков русская поэзия пережила новый подъем, который впоследствии был назван ее Серебряным веком. За три десятилетия (а столько времени ему отпустила история) появилось так много новых имен, было создано столько значительных произведений, изобретено такое множество поэтических приемов, что их вполне хватило бы на столетие. Это была эпоха творческой свободы и гениальных открытий. Блок, Брюсов, Ахматова, Мандельштам, Хлебников, Волошин, Маяковский, Есенин, Цветаева… Эти и другие поэты Серебряного века стали гордостью русской литературы и в то же время ее болью, потому что судьба большинства из них была трагичной, а произведения долгие годы замалчивались на родине.


Стихи поэтов Республики Корея

В предлагаемой подборке стихов современных поэтов Кореи в переводе Станислава Ли вы насладитесь удивительным феноменом вселенной, когда внутренний космос человека сливается с космосом внешним в пределах короткого стихотворения.


Орден куртуазных маньеристов

Орден куртуазных маньеристов создан в конце 1988 года Великим Магистром Вадимом Степанцевым, Великим Приором Андреем Добрыниным, Командором Дмитрием Быковым (вышел из Ордена в 1992 году), Архикардиналом Виктором Пеленягрэ (исключён в 2001 году по обвинению в плагиате), Великим Канцлером Александром Севастьяновым. Позднее в состав Ордена вошли Александр Скиба, Александр Тенишев, Александр Вулых. Согласно манифесту Ордена, «куртуазный маньеризм ставит своей целью выразить торжествующий гедонизм в изощрённейших образцах словесности» с тем, чтобы искусство поэзии было «возведено до высот восхитительной светской болтовни, каковой она была в салонах времён царствования Людовика-Солнце и позже, вплоть до печально знаменитой эпохи «вдовы» Робеспьера».