Растоптанное счастье, или Любовь, похожая на стон - [13]

— Ты чего? — немного испуганно спросила я.

— Ничего.

— У тебя постельный режим. Тебе ходить нельзя.

Ты должен лежать в постели.

— Надо же… Какая ты заботливая! А в туалет я тоже в постели ходить должен?

— В постели лучше не надо, а то я белье не отстираю. Здоровый мужик. Вони много будет.

— А ты на меня памперс надень, — Илья был в своем репертуаре и снова откровенно надо мной издевался.

— И надену. Вот сегодня в аптеку поеду, куплю памперсы для тяжелых лежачих больных и запросто надену, чтобы ты не сидел на стульях. Хотя… Если честно, то это ты должен заботиться о своем здоровье, а не я.

— О моем здоровье должна заботиться именно ты! — голос Ильи стал очень холодным, а его лицо помрачнело.

— С какой это кстати?

— С того, что ты меня сбила.

— Тебе это приснилось.

— Я выходил во двор.

— И что? — я почувствовала сильное напряжение.

Но Илья не ответил. Он встал со стула и направился к выходу. Мне ничего не оставалось делать, как пойти следом за ним. Как только мы подошли к машине, Илья наклонился к капоту, провел по нему рукой, затем заглянул под бампер и злобно сказал:

— Вот тут вмятина, а если заглянуть ниже, то тут есть кровь. Ее даже дождь смыть не смог Она вниз стекла и засохла А вот этим местом ты меня и шибанула.

— Какая к черту кровь? Шел сильный дождь.

— Приглядись, вот тут есть немного. Она вниз стекла.

Я тут же схватила тряпку и стала вытирать засохшую кровь. Когда на машине не осталось ничего, кроме вмятины, я подняла свое раскрасневшееся лицо и посмотрела на мужчину взглядом, в котором читался вызов:

— Где кровь?

— Ты ее вытерла.

— Это была грязь.

— Это была кровь. И теперь она на твоей тряпке.

Бросив тряпку на землю под навес, где стоял мангал, которым я иногда пользовалась, я быстро облила тряпку жидкостью для розжига дров и чиркнула спичкой. Тряпка загорелась мгновенно и превратилась в одно небольшое пламя. Улыбнувшись довольной улыбкой, я тут же подошла к внимательно следившему за мной Илье и спросила:

— Где тряпка?

Ты ее сожгла, — по его виду было нетрудно догадаться, что он просто опешил от моей наглости.

— Нет тряпки. Не доказательств. И вообще, тебе все приснилось.

Илья усмехнулся, поправил резинку своих семейных трусов и пристально посмотрел мне в глаза:

— Света, а у тебя с головой проблемы давно?

— У меня с головой вообще проблем нет и никогда не было.

— А мне показалось, что у тебя проблемы закоренелые. Любая экспертиза докажет, что ты меня сбила — Каким образом?

— Поверь мне, я могу сделать.

— Я не сомневаюсь в том, что ты можешь дать денег кому следует и оговорить ни в чем не повинного человека. Ты же у нас президент.

— Откуда ты знаешь?

— Я твои вещи постирала. Ты что, разве не заметил, что ты передо мной в семейных трусах стоишь?

Вон, твои портки на веревке висят, красуются. Из кармана визитки посыпались. Вот я и прочитала, кто ты такой.

— Значит, рылась в моих документах.

— Вот еще! Я же тебе говорю, что визитки посыпались. А ты что, хотел, чтобы я твои портки вместе с документами постирала? Наверно, мне так и нужно было сделать. И как это я не додумалась.

— А кто дал тебе право стирать мои вещи? — тут же возмутился Илья.

— Да ведь ты весь грязный был и ободранный, как вокзальный бомж. На тебя же смотреть было страшно.

— Так это ты меня своей машиной и выпачкала.

— У меня машина была чистая. Я в мойку ездила недавно, а затем ее дождь помыл. Это ты ее испачкал…

— Надо же, я испачкал твою машину…

— Ты, а кто же еще?!

В этот момент Илья взял меня за ухо и сказал таким голосом, что у меня пробежали мурашки по телу:

— Послушай, красавица. Если ты и дальше будешь ломать комедию, то я не пожалею никаких денег и засажу тебя в тюрьму как миленькую, на хороший срок, чтобы ты поняла, что все деяния наказуемы.

— Пусти, больно.

Я попыталась ударить Илью по руке, но он сжал мое ухо еще сильнее.

— Ты мне сейчас ухо оторвешь!

— Не переживай. Если я его оторву, то ты его пришьешь.

— Ухо не пришивается.

— В наше время все пришивается.

— Я не президент, и у меня нет столько денег, чтобы делать косметические операции.

— Нужно работать, тогда и будешь президентом.

— А я никогда лодырем не была. Пусти ухо, сказала. Мне больно!

Илья сжалился и отпустил. Я потерла покрасневшее ухо и посмотрела на Илью уничтожающим взглядом:

— Что ты от меня хочешь?

— Чтобы ты сказала мне правду.

— Какую правду? — в моем голосе появились истеричные нотки.

— То, что ты меня сбила.

— Я тебя…

— Я сейчас не только возьму тебя за ухо, но и оторву его.

— Это шантаж и угроза.

— Мне нет разницы. Я хочу выбить из тебя правду любыми путями.

Немного замешкавшись, я еще раз потерла больное ухо и отвела глаза в сторону:

— А ты не думал о другом варианте? Ну, что тебя никто не сбивал. Что ты сам под машины кидаешься.

— А с чего бы это мне под машины кидаться, если у меня жизнь в шоколаде?

— Вот на этот вопрос я тебе ответить не могу.

Может, шоколад горький?

— Не переживай. Сладкий.

Илья взялся за голову — видимо, он почувствовал себя плохо, — подошел к лестнице и облокотился о деревянные перила.

— Тебе плохо?

— Мутит. И капитально.

— Это потому, что ты рано ходить начал. Быстро ложись в кровать, а я за лекарствами съезжу.