Рассыпанные искры - [21]

Все это заставляло цадика вести двойное существование, действуя сразу на двух уровнях: служить для прочих примером, вызывать у них восхищение, но не желание поравняться; оставаться открытым для людей и сохранять одновременно тайную и недосягаемую связь с мирозданием.

Причина понятна. Чтобы простой человек мог вынести все беды прошлого, настоящего и будущего, чтобы неискушенный ум мог воспринять, пусть неосознанно, не желая того, боль и загадки, мог справиться с повседневной тоской и житейскими тяготами, требовался вестник нового, достаточно ему знакомый, чтобы быть понятым, и вместе с тем достаточно чуждый, чтобы говорить о тайне, о незнаемом, О спасении. Нужны были люди, внушающие доверие; пусть проблему нельзя было решить в одиночку, зато оставалась надежда. Раз цадик, по определению, знает, значит ответ существует, значит и испытания и невзгоды осмысленны, а не бесцельны; они оставляют отпечаток в бессмертной коллективной памяти. И в этом — другая задача цадика: он учит хасида никогда не считать себя ненужным, покинутым существом, отвергнутым тем миром, которого он не понимает.

Таким образом, деятельность Маггида отвечала потребности, особенно насущной во многих глухих районах Польши, Украины, Румынии, Венгрии, Австрии и Белоруссии. Эти изолированные общины его школа снабдила руководителями. Благодаря ему еврей знал теперь, к кому обратиться в минуту горя и отчаяния — к цадику; к цадику, сознающему, какой неограниченной властью он наделен в видимом и невидимом настоящем, чтобы осуществить свою миссию. Если душа его не будет свободной, разве сумеет он повлиять на другие души? И если собственная судьба ускользнет от него, посмеет ли он влиять на судьбы других? Маггид толковал талмудическое изречение «Веда ма лемала мимха» следующим образом: веда — знает, что — ма, лемала — там наверху, мимха — в равной мере происходит от вас. Ты — начало любого события, его источник. Это через твою волю Бог проявляет Себя!

Говорят, однажды Маггид решил — настало время покончить с изгнанием евреев из Эрец-Исраэль. Решение это вызвало тревогу на небесах. Спросили его: «Да кто ты, собственно, такой, что отваживаешься вмешиваться в Божественный порядок?» «Я цадик ха-дор, праведник этого поколения», — ответил он. — «Ты? Докажи это». — «Хорошо, мои ученики представят доказательства». И собрав учеников, он спросил их напрямик: «Праведник я этого поколения или нет?» Ошеломленные ученики хранили молчание. Маггид повторил вопрос — никто не проронил ни слова. Он спросил их в третий раз — и снова молчание было ему ответом. Этот непонятный отказ по сей день остается необъяснимым. Неясно, почему эти слепо преданные Маггиду люди отказались в критический момент поддержать Учителя. Известно только, что в отличие от своего предшественника, он никогда не предпринимал второй подобной попытки. И написано было, что Мессия останется с ангелами на много и много грядущих лет. Людям придется ждать.

Похоже, его давний соперник рабби Пинхас из Кореца имел в виду именно этот эпизод, когда сказал: «Если б я захотел, то вызвать Мессию мне было бы так же легко, как поднять соломинку. Я, однако, предпочитаю довериться Богу».

Маггид стремился развить у своих учеников чувство уверенности в собственных силах; в противном случае они не могли бы надлежащим образом выполнять свои обязанности рабби. Вопиющее проявление гордыни? Возможно. Но раз уж человек вообще, а праведник в особенности создан по образу и подобию Бога, он может и должен при некоторых обстоятельствах присваивать себе тот или другой Его атрибут. «У-мильбашто анава» (Божий покров — смирение) — это изречение так истолковали в Межириче: если смирение подобно покрову, то человек обязан снимать его. И все же, чтобы сбалансировать опасность, таящуюся в подобной концепции праведности, Маггид часто подчеркивал важность смирения в качестве основной добродетели. Только смиренный человек в состоянии вынашивать честолюбивые замыслы, граничащие с тщеславием. Грань между гордостью и тщеславием тонка, а на карту поставлено многое. Он сказал: «Вы можете соблюдать каждую заповедь Торы, вы можете очищаться и совершенствоваться, исполняя все предписания, но если в последний миг в ваше сознание проникнет одна-единственная тщеславная мысль, значит, все было напрасно. Можете сунуть все ваши добрые дела, все ваши достойные намерения в дорожный сундук и швырнуть его в Ад».

Борьба с гордыней, по-видимому, была важнейшей задачей Маггида и его школы. О ней столько говорилось, что задаешься вопросом, придавалось ли остальным грехам хоть какое-нибудь значение.

Некий противник движения, обсуждая эту тему с рабби Вулфом из Житомира, с недоумением заметил: «У меня, знаете ли, затруднения с зятем. Со времени своей Межирической авантюры он только и рассказывает о том, как борется с гордыней. Я не понимаю, чем, собственно, он может гордиться? Ничего не делает, ничего не имеет и ничего не знает. Я вот учился у Виленского Гаона, знаю пол-Талмуда наизусть, щедр к нуждающимся, посещаю службу три раза в день и веду праведную жизнь. И все же — взгляните на меня: разве похоже, что мне надо смирять гордыню?»