Рассветная бухта - [9]

Я задержался в дверях дольше, чем нужно. Когда впервые попадаешь на место преступления, то не сразу можешь уместить в голове все увиденное — внутренний мир отстраняется от внешнего, чтобы защитить себя; твои глаза открыты, но в сознании только красные полосы и сообщение об ошибке. За нами никто не наблюдал, так что Ричи мог не торопиться. Я отвел от него взгляд.

В заднюю часть дома ворвался ветер и, словно поток ледяной воды, разлился по комнате.

— Боже мой, — сказал Ричи поежившись. Он был бледнее, чем обычно, однако говорил довольно спокойно и пока что держался молодцом. — До костей пробрало. Из чего построена эта конура — из газет?

— Не ругай ее. Чем тоньше стены, тем больше шансов, что соседи что-то слышали.

— Если у них есть соседи.

— Будем надеяться. Ну что, идем дальше?

Он кивнул. Мы оставили Патрика Спейна на залитой светом кухне и пошли наверх.

На втором этаже было темно. Я достал из чемоданчика фонарик. Скорее всего все уже залапано жирными ладонями полицейских, но прикасаться к выключателям в любом случае нельзя — возможно, кто-то включил или выключил свет нарочно. Нажав на кнопку фонарика, я толкнул носком ботинка ближайшую дверь.

После кровавого хаоса на первом этаже эта комната действовала почти успокаивающе. Ни одного красного пятнышка, ничего не сломано, не опрокинуто. Должно быть, сообщение исказилось при передаче, ведь Джека Спейна — курносого мальчика с длинными светлыми волосами — никто не резал. Он лежал на спине, руки вскинуты над головой — словно целый день играл в футбол, а затем упал на кровать и заснул. Мне почти захотелось прислушаться к его дыханию, однако одного взгляда на лицо было достаточно. Он выглядел загадочно спокойным — такой вид бывает только у мертвых детей: тонкие веки плотно зажмурены, как у нерожденного младенца, словно, заметив опасность, дети уходят назад, вглубь, в самое первое безопасное место.

Ричи издал непонятный звук, словно кот, который подавился комком шерсти. Я осветил комнату, давая ему время собраться. В стенах виднелась парочка трещин, но никаких дыр — разве что их закрыли плакаты: Джек болел за «Манчестер юнайтед».

— У тебя дети есть? — спросил я.

— Нет. Пока нет.

Он говорил тихо, словно боялся разбудить Джека Спейна или не хотел, чтобы ему приснился кошмар.

— У меня тоже, — сказал я. — И в такие дни это плюс. Если у тебя дети, ты теряешь хватку. Бывает так: детектив — человек с железными нервами, после вскрытия может есть стейк с кровью, но потом жена рожает бебика, и бац! — парню сносит крышу, если жертве меньше восемнадцати. Я каждый раз благодарю Господа за противозачаточные средства.

Я направил луч фонаря на кровать. У моей сестры Джери есть дети, и я часто с ними вижусь, так что мог прикинуть возраст Джека Спейна — года четыре, может, три, если он рос крупным ребенком. Проводя свою дурацкую реанимацию, полицейский откинул пуховое одеяло и задрал красную пижамную курточку, обнажив хрупкую грудную клетку. Я даже видел, где сломалась пара ребер, — надеюсь, это произошло в ходе непрямого массажа сердца.

Губы мальчика посинели.

— Задохнулся? — спросил Ричи, изо всех сил стараясь, чтобы его голос не дрожал.

— Подождем вскрытия, — ответил я, — но пока данный вариант вполне вероятен. Если больше ничего не найдется, можно будет предположить, что это сделали родители. Они часто выбирают нежные способы — если, конечно, такой термин вообще применим.

Я по-прежнему не смотрел на Ричи, но чувствовал — он делает все, чтобы не морщиться.

— Идем искать дочь, — сказал я.

В соседней комнате тоже ни отверстий в стене, ни следов борьбы. Когда полицейский отчаялся вернуть Эмму Спейн к жизни, то снова накрыл ее розовым одеялом — она ведь девочка. Эмма такая же курносая, как и ее брат, но волосы у нее песочно-рыжие, а все лицо — в веснушках, выделяющихся на фоне голубой кожи. Рот приоткрыт, и виден промежуток, где не хватает переднего зуба. Она была старшим ребенком в семье — лет шесть-семь. Комната словно у принцессы — розовая, в оборках; на кровати — гора подушек, на которых вышиты большеглазые щенки и котята. Рядом с ней в свете фонарика они походили на падальщиков.

— Заметил что-нибудь необычное? — спросил я у Ричи, когда мы вернулись на лестницу.

Даже в полутьме было видно, какой он бледный, словно съел что-то очень несвежее. Ричи дважды сглотнул и наконец сумел сказать:

— Крови нет.

— В точку. — Я толкнул дверь ванной фонариком. Полотенца сочетающихся цветов, пластиковые игрушки, обычные шампуни и гели для душа, сверкающая белая сантехника. Если здесь кто-то мылся, то действовал аккуратно.

— Попросим криминалистов обработать пол люминолом, поискать следы, но если мы ничего не упускаем, то либо убийц было несколько, либо убийца сначала занялся детьми. Оттуда, — кивнул я в сторону кухни, — ничего не занесли.

— Это сделал кто-то из своих, да? — спросил Ричи.

— Почему?

— Если я псих и хочу убить всю семью, то с детей начинать не стану — родители могут услышать. Я занят делом, и вдруг на меня набрасываются мамаша с папашей? Не-а. Я подожду, пока все уснут, а затем разберусь с самыми опасными целями. Отсюда я начну только в одном случае, — Ричи скривился, но удержал себя в руках, — если точно знаю, что мне никто не помешает. Значит, убийца — один из родителей.