Рассвет - [190]

Время от времени он впадал в задумчивую меланхолию, которая длилась день или два и которую Милдред никак не могла развеять. На самом деле, она довольно скоро поняла, что единственное, что ей остается, — это оставить Артура в покое. Он страдал остро, в этом не было никакого сомнения, а когда страдает любое животное, в том числе и человек, его лучше оставить в одиночестве. Больной или раненый зверь всегда выходит из стаи, чтобы выздороветь — или умереть.

Когда Милдред видела его в таком состоянии душевного опустошения, она качала головой и вздыхала, ибо это говорило ей, что она как никогда далека от золотых ворот своего Эльдорадо. Как уже было сказано, у нее была очень сильная воля, и, даже если бы он сам того не пожелал, она могла бы выйти за него замуж в любой день, но, как ни странно, она была слишком добросовестна в этом вопросе. Она твердо решила, что не выйдет за него замуж, если не будет совершенно уверена, что он любит ее — и до сих пор твердо придерживалась этого решения. Каковы бы ни были ее недостатки, Милдред Карр в полной мере обладала благородным бескорыстием, столь свойственным ее полу. О себе и о своей репутации она, в общем-то, не думала, а вот об окончательном счастье Артура заботилась и весьма.

Однажды вечером — это был один из черных дней Артура, когда у него случился очередной приступ того, что Милдред называла «Ангельской лихорадкой», — они вместе гуляли по саду. Артур молчал, засунув руки в карманы и держа трубку во рту, а Милдред, чтобы развлечься, напевала какую-то мелодию; когда они подошли к ограде на краю обрыва, Артур перегнулся через нее и вгляделся вниз.

— Не надо, дорогой, ты упадешь, — сказала Милдред с некоторой тревогой.

— Думаю, было бы хорошо, если бы это случилось, — угрюмо ответил он.

— Значит, ты так устал от мира — и от меня?

— Нет, дорогая, я не устал от тебя; прости меня, Милдред, но я ужасно несчастен. Я знаю, что это очень нелюбезно и неблагодарно с моей стороны, но это факт.

— Ты опять думаешь о ней, Артур?

— Да, у меня даже случился припадок. Полагаю, за последние сорок восемь часов она не выходила у меня из головы ни на час. Говорят, тяжело, когда тебя преследует образ мертвеца — бесконечно хуже, когда тебя преследует живой…

— Мне очень жаль тебя, дорогой.

— Неужели ты думаешь, Милдред, что это будет продолжаться всю мою жизнь, что я всегда буду во власти этих горьких воспоминаний и мыслей?

— Не знаю, Артур. Надеюсь, что нет.

— Я хотел бы умереть… Да, я хотел бы умереть! — страстно воскликнул он. — Она разрушила мою жизнь, все, что было во мне счастливого, умерло, живет только мое тело. Я просто не понимаю, Милдред, как ты можешь заботиться о ком-то столь никчемном.

Она поцеловала его и ответила:

— Дорогой, я предпочла бы любить тебя таким, какой ты есть, нежели любого другого мужчину. Время творит чудеса; может быть, со временем ты это преодолеешь. О, Артур, когда я думаю о том, кем она сделала тебя, и кем ты мог бы стать, если бы никогда не знал ее, мне хочется высказать этой женщине все, что я о ней думаю. Но ты должен быть мужчиной, дорогой; это слабость — так поддаваться безумной страсти, как ты сейчас. Старайся думать о чем-то другом, поработай над чем-то.

— У меня не лежит к этому сердце, Милдред, я не представляю, над чем я могу работать; и если ты не сможешь заставить меня забыть о ней, я не представляю, что будет дальше.

Милдред вздохнула и ничего не ответила. Хотя она говорила с ним уверенно и бодро, на самом деле она мало верила в то, что он преодолеет свою страсть к Анжеле. Или она должна выйти за него замуж, приняв таким, какой он есть, или отпустить его совсем — но что выбрать? Борьба между ее привязанностью и чувством долга была очень болезненной, и она все еще не могла прийти к какому-либо выводу.

Одно ее сильно беспокоило: хотя летняя Мадейра была почти пуста, здесь было достаточно людей, чтобы пошли сплетни о ней и Артуре. Вряд ли можно было бы найти кого-то более беспечного в отношении к суждениям общества, чем Милдред, тем более что огромное богатство и широкая по-пулярность защищали ее от оскорблений. Но, несмотря на все свои странности, она была настоящей светской женщиной; и она знала, как никто другой, что, следуя почти неизменному закону природы, ничто так не унижает женщину в глазах мужчины, как знание того, что о ней говорят, даже если он сам и является причиной этих разговоров. Это может быть и нелогично, и несправедливо, но, тем не менее, это правда.

Впрочем, если Милдред все еще колебалась, то Артур — нет. Он очень хотел, чтобы они поженились; более того, он почти настаивал на этом. Для него сложилось положение далеко не из приятных, ибо всякая подобная близость, по самой своей природе, требовала некоторого количества ложных клятв. Они всегда представляют собой хорошо разыгранную ложь, а когда ложь разыгрывают, ее иногда приходится произносить вслух. Такое положение вещей противно честному человеку и нередко становится для него совершенно невыносимым. Много бывает любовных отношений, которые внезапно заканчиваются, потому что человек находит невозможным постоянно являть собой ходячую ложь. Но, как ни странно, оказалось трудно убедить другую договаривающуюся сторону в справедливости этого оправдания, и, как бы несправедливо это ни было, известны люди, которые воочию видели, что их отступничество весьма энергично приписывается более вульгарным причинам.