Рассвет - [75]

– Что это? Я наклонилась вперед, и она повернула табличку ко мне. Это была маленькая медная пластинка, на которой отчетливо красовались черные буквы – ЕВГЕНИЯ. В тот же миг мое сердце превратилось в глухо стучащий тяжелый свинцовый барабан. Щеки вспыхнули, казалось, мою кожу охватил огонь. Я подумала, что она пытается заклеймить меня, превратить меня в побежденную, в собственность, доказать всем в отеле, что она может делать со мной все, что захочет.

– Я никогда не буду это носить, – сказала я вызывающе. – Лучше пусть меня отправят жить в другую семью.

Она покачала головой и презрительно приподняла уголки губ.

– Ты будешь ее носить, и тебя не отправят на воспитание в другую семью, хотя кто знает… Я бы с радостью отправила тебя, если бы думала, что это прекратит суматоху. Я надеялась, что ты уже поняла, что это твоя жизнь и что ты должна жить согласно установленным для тебя правилам. Я надеялась, что со временем ты каким-нибудь образом впишешься в наш мир и станешь частью этой достойной семьи. Теперь я понимаю, что из-за своего убогого воспитания ты не сможешь адаптироваться здесь так быстро, как я бы того хотела. Несмотря на определенные качества и таланты, говорящие в твою пользу, ты продолжаешь следовать своим диким и грубым привычкам.

– Я никогда не поменяю свое имя, – решительно произнесла я. Она посмотрела на меня и кивнула головой.

– Очень хорошо. Ты вернешься в свою комнату и останешься там, пока не изменишь свое мнение и не согласишься прикрепить эту табличку к своей форме. До тех пор ты не будешь выходить на работу и не будешь ходить на кухню за едой. Никто не будет также носить тебе еду.

– Мои отец и мать не позволят вам так поступить, – сказала я. Эти слова вызвали улыбку на ее лице. – Они не позволят! – закричала я сквозь слезы. – Они любят меня. Они хотят, чтобы мы стали одной семьей. – Слезы текли по моим щекам.

– Конечно, мы будем одной семьей; мы и так уже единая семья, достойная семья, но для того, чтобы ты стала ее частью, тебе необходимо отказаться от своего позорного прошлого. А теперь, после того как ты прикрепишь пластинку с именем и примиришься с фактом своего происхождения…

– Я этого не сделаю. – Я вытерла слезы кулачками и покачала головой. – Не сделаю, – прошептала я.

Бабушка не обратила внимания на мои слова.

– После того как ты наденешь пластинку с именем, – повторила она сквозь зубы, – ты вернешься к своим обязанностям. – Она внимательно оглядела меня. – Посмотрим, – от ее голоса мои колени задрожали. – Все в отеле узнают, что ты отказалась подчиняться. Никто не будет разговаривать или дружить с тобой, пока ты не подчинишься. Ты избавишь себя и остальных от больших хлопот, Евгения, – она протянула мне табличку. Я покачала головой.

– Мой отец не позволит вам сделать это.

– Твой отец, – сказала она с такой силой, что мои глаза расширились. – Это еще одна проблема, за которую ты упорно цепляешься. Ты уже знаешь, какие ужасные вещи совершил Орман Лонгчэмп, и ты все равно хочешь поддерживать с ним связь.

Я подняла глаза. Она откинулась назад и, открыв ящик стола, вытащила письмо, которое я написала и передала отцу для отправки. Мое сердце подпрыгнуло и ухнуло вниз. Как мой отец мог передать ей это письмо, я же объяснила, насколько оно важно для меня. О, неужели в этом ужасном месте я никому не могу доверять?

– Я запрещаю тебе поддерживать отношения с этим человеком, с этим похитителем детей. – Она перебросила письмо через стол. – Возьми это и отправляйся в свою комнату. И не выходи из нее даже поесть. Когда ты будешь готова стать частью этой семьи, этого отеля и этого большого наследства, возвращайся за своей пластинкой. Я не хочу тебя видеть, пока ты этого не сделаешь. Ты можешь идти. – Она занялась бумагами на столе.

Ноги не подчинялись мне и отказывались двигаться. Я почувствовала себя парализованной в кресле. Ее сила казалась такой внушительной. Как я могу даже надеяться победить ее? Она управляла отелем и семьей как королева, и я, все еще самый низший член семьи, была возвращена в ее королевство, во многих отношениях гораздо большая пленница, чем папа, который сидел в тюрьме.

Я еле встала, ноги дрожали. Я хотела убежать из ее офиса и исчезнуть из отеля, но куда я могла бы пойти? Куда мне идти? Кто примет меня? Я никогда не знала о родственниках мамы и папы в Джорджии, а они, насколько я знала, даже никогда и не слышали ни обо мне, ни о Джимми или Ферн. «Если я просто сбегу, бабушка пошлет за мной полицию, – подумала я. – Или нет, может быть она обрадуется. Все же она будет вынуждена проинформировать полицию, и я буду очень скоро найдена и возвращена».

Любой человек посчитает меня неблагодарной, неумытой дикой замарашкой, которую нужно воспитывать, сломать и превратить в юную леди. Бабушка будет выглядеть как оскорбленная и любящая глава семейства. Никто не захочет иметь со мной дело, пока я ей не подчинюсь и не стану тем, кем она хочет меня видеть.

Я опустила голову. К кому я могу обратиться за помощью?

Никогда прежде мне так не хватало Джимми, чем в этот момент. Я скучала по его прищуренным глазам, когда он задумывался над чем-то. Мне не хватало его твердой улыбки, когда он был уверен, что говорит правильные вещи. Мне не хватало теплоты его темных глаз, когда он смотрел на меня любящим взглядом. Я вспоминала, как он обещал всегда быть рядом, если я буду в нем нуждаться, и как он поклялся всегда защищать меня. Как мне не хватало ощущения безопасности, которое я чувствовала бы, зная, что он рядом и наблюдает за мной.