Рассуждение - [3]

Шрифт
Интервал

у южного же стихотворца того замечательного
столетья, что только что, вот те на,
увлеченное ветром истории, отлетело,
что называется, прочь, отлетело бездумно,
будто бы некий лист
31
лист скорее всего древесный сухой,
из демисезонной лирики, да, скорее,
хотя варианты возможны: листом отлетело,
положим, численника, отрывного календаря,
отслужившим оно отлетело листом
исполнительным, подписным, больничным,
учёта оно отлетело использованным листом
в беспримерную даль, наконец, отлетело
реестром, списком
32
а лучше не отлетело, а что, а оно отмелькало,
а будто бы вёрстами той чугунки, а точно б
за неумытыми, мутными окнами допотопных
и, разумеется, тусклых, но сердцу-то,
разве сердцу хотя бы чуть-чуть не милых,
оставьте, уж потрудитесь не сомневаться,
ибо как раз довольно-таки, вельми,
если только не чересчур, не мучительно милых
вагонов ея отмелькало за окнами очень vivace,
живо: тá-та-та ти́-та-та, ти́-та-та тá-та-та,
живописует поэт, а пейзаж
33
а пейзаж безупречен
34
и в том же примерно духе насчёт реестра,
по поводу списка причин и вещей:
никаких, мол, претензий, но что касается
данного разговора, то не хотелось бы упускать
из виду, что это не главное рассуждение,
это лишь изложение его замысла,
главное рассуждение следует и, конечно,
гораздо будет конкретней, подробней,
и приступить к нему наша прямая обязанность,
и ведь приступим, приступим,
осталось только понять,
как, собственно, рассуждая, мыслить,
в каком то есть стиле, ключе
35
покашливая: выбор достаточно узок,
но выбрать, как это нередко случается, нелегко,
ибо все варианты по-своему хороши, достойны,
во-первых, порывами, что порывами,
мыслить можно порывами, в стиле ветра,
но не истории, а простого, обыденного,
который из воздуха,
это во-первых
36
потом можно в стиле реки, то есть плавно
и вместе с тем несколько, что ли, лукаво,
поскольку река безусловно с излуками,
и, наконец, скрупулёзно и тщательно, так,
как мыслит тростник, можно мыслить
37
на вашем месте мы выбрали бы стиль тростника,
желательно европейского, и о том никогда бы,
что говорится, не горевали, вы, к слову,
осознаёте, насколько он зыбок и зябок,
он, мыслящий по берегам, скажем, боден-зее,
не слишком отчётливо, нам ведь не довелось
побывать на означенном зее, а вам, и нам,
а вот мы посетили, и оказалось,
что всё так и есть, всё сходится:
на указанном зее тростник зябок и зыбок сугубо,
и если судить по его рассужденьям,
то мыслит не просто он скрупулёзно,
а скрупулёзно поистине и притом
упоительно неспеша, потому что спешить ему
некуда ровным счётом,
ибо куда же
38
ведь вышло, наверно, так, что тростник
догадался о самом важном: он понял,
что то, что должно было сбыться,
уже сбылось и творением завершилось,
и если складывается впечатление, будто
что-то ещё происходит, творится,
то это именно впечатление,
то есть не более, чем
39
ибо всё это было однажды в будущем, но,
побыв, миновало, кануло, обернулось былым
и бытует лишь в качестве заблуждений, иллюзий,
а что касается настоящего, то поскольку оно
без зазрения ускользает, постольку
пребыть в нём ничто не в силах
40
и понял, что так как творением завершён,
то по-своему совершенен, и что существа,
что мелькают в среде его, существа типа птиц,
насекомых типа, которые, в общем-то,
всё мельтешат, всё мелькают,
они совершенны тоже и тоже поэтому
более или менее зябки и зыбки, знобки и хрупки
и с ним одинаково одиноки
41
простите за откровенность, но, право же,
нам весьма и весьма отрадно, что вы не из тех
линнеев, которые насекомых и птиц,
лишь на том основании, что вторые
пернаты всегда, а первые зачастую,
приводят к общему знаменателю,
вносят в единый реестр, увы нам,
таких арифметиков далеко не мало,
особенно меж конторских служащих,
ах, сколько в них ещё верхоглядства,
начётничества
42
нет-нет, вы другой, вы ужасно чуткий,
мы выражаем вам нашу истинную приязнь,
и знайте: нам также небезразличен удел природы,
и если вернуться на берега, к тростнику,
то естественно будет спросить:
да про что же он там себе рассуждает,
поверите ли, про всё на свете, приятно слышать,
а что рассужденье, которое существует пока
только в замысле, было бы любопытно узнать,
имеются ли в этом деле подвижки,
а выражаясь конкретней,
когда и как вы надеетесь изложить нам
главное рассуждение
43
мы надеемся изложить его неспеша,
но в разумные сроки, точнее, как только,
так сразу, едва в нём затеплится необходимость,
не позже, не дожидаясь потом,
потому что потом, как подмечено прежде,
всечасно случаются отлагательства, заедают
текучка, быт, место имеет сиюминутность,
короче, всё как-то некогда, а когда
рассуждение наконец изложено,
выясняется, что теперь оно ни к чему,
ибо в моде не рассудительность,
почитаемая смешными умниками вроде нас
основаньем всех истин,
но истинное безрассудство
44
и это как раз на такие, не нужные никому
рассужденья где-либо нет-нет да укажут:
извольте, вот рассуждения, что никому
не нужны, потому что излишни, и се:
запоздалым каким-то календулам
рассуждения эти подобны
45
а где-нибудь вовсе не там и другими устами
и будто бы об ином, а по сути как раз об этом,
в той же связи: искренне, искренне тебе говорю:
неумолимы кифары, плачущие в тростниках
титикаки
46
и на вопрос: погодите,
да где вы тут уловили связь,

Еще от автора Саша Соколов
Школа для дураков

Роман «Школа для дураков» – одно из самых значительных явлений русской литературы конца ХХ века. По определению самого автора, это книга «об утонченном и странном мальчике, страдающем раздвоением личности… который не может примириться с окружающей действительностью» и который, приобщаясь к миру взрослых, открывает присутствие в мире любви и смерти. По-прежнему остаются актуальными слова первого издателя романа Карла Проффера: «Ничего подобного нет ни в современной русской литературе, ни в русской литературе вообще».


Между собакой и волком

«Между собакой и волком» (1980), второй роман Саши Соколова (р. 1943) – произведение в высшей степени оригинальное. Считая, что русский литературный язык «истерся» от постоянного употребления и потерял всякую выразительность, писатель пытается уйти от привычных языковых норм. Результатом этого стал совершенно уникальный стиль, в создании которого приняли равноправное участие и грубое просторечие, и диалекты, и произведения русской и мировой классики, и возвышенный стиль Священного Писания, и слова, изобретенные самим автором.


Палисандрия

«Палисандрия» (1985) – самый нашумевший из романов Саши Соколова. Действие «Лолиты наоборот» – как прозвали «Палисандрию» после выхода – разворачивается на фоне фантастически переосмысленной советской действительности.


Тревожная куколка

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Газибо

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Эссе, выступления

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.