«...Расстрелять!» - [109]

Время — великий пешеход. Подводное время — это тоже пешеход. Только сначала оно тянется медленно, а потом уже несётся не разбирая дороги.

Так вот, чтоб этот пешеход с самого начала легче перебирал лапками, для подводника кроме служебных чудес придумывают всякие развлечения.

Ну, отработку по борьбе за живучесть (когда ты, подтянув адамовы яблоки к глазницам, как нашатыренный носишься по отсекам с этим ярмом пудовым на шее — с изолирующим дыхательным аппаратом 1959 года рождения) очень условно можно отнести к развлечениям, а вот концерты художественной самодеятельности, викторины, стенгазеты, вечера вопросов и ответов, загадок и разгадок, дни специалиста, праздники Нептуна и пение песни «Варяг» на разводах, а также прочую дребедень, превращающую боевой корабль в плавдом кочующих балбесов, — можно отнести к развлечениям с лёгким сердцем.

И придумывает всё это зам. Наш весёлый. Массовик с затейником. Мальчик с пальчиком. Это он веселит один народ руками другого народа.

Мой стародавний приятель, большой специалист по стенгазетам, стихам и дням Нептуна, отзывался обо всем этом так:

— Боже! Сохрани нас от инициативных замов! Огради нас, Господи, от этих мучеников великой идеи! Дай нам, Господи, зама ленивого, сонного дуралея, но и его лиши, Господи, активных вспышек разума, а лучше сделай так, чтоб он впал в летаргический сон или подцепил какую другую заразу!

Вы бы видели при этом его лицо.

— Саня, — говорил он мне, слегка успокоенный, — отгадай загадку: какая наука изучает поведение зама на корабле?

Я отвечал, что не знаю.

— Паразитология! Господи, — причитал он, — и чего я пошёл в механики. Вот дурак. Пошёл бы в замы и сидел бы сейчас где-нибудь… мебелью…

Знаете, я не стал его осуждать. Просто устал человек от веселья.

К этому времени Иван Трофимович, самый наш светлый, уже ушёл от нас в страну вечного солнца — перевёлся служить в большой город, на большую землю, чуть ли не в районный центр, — а нам на автономку дали нового зама. Это был такой тритон, от общения с которым молоко скисает даже в семенниках.

Этот родственник царя Гороха обожал развлечения, и мы его развлекали как могли: пели, плясали, отгадывали загадки — так время и летело.

Наконец!

Наконец наступил конец. Я имею в виду конец автономки. Я уже один раз имел это в виду несколько выше, но теперь, как говорил наш зам, я имею в виду это непосредственно.

Домой!

Только повернули к дому — и сразу же расхотелось идти домой. Странное это чувство, но объяснимое. В море, несмотря на обязательный кретинизм боевой подготовки и развлечения, всё-таки день налажен, и ты в принципе знаешь, что будет сегодня, завтра и послезавтра, а в базе ты не знаешь, что ты будешь делать вечером и куда ты побежишь через минуту. Отсюда уныние, примешивающееся к радости прихода.

Но радость побеждает, и особенно последние метры ею полны.

— По местам стоять к всплытию! — подаются команда, и вот уже по отсекам загулял горький морской воздух.

К пирсу лодка швартуется с помощью буксиров. Они волокут её под локотки, как внуки — нагулявшуюся слепую старушку. А на пирсе — оркестр, начальство, а за забором — жены, целой толпой.

Мы ещё не ошвартовались, а оркестр уже отыграл и ушёл, повернувшись к нам задом, и создалось такое ощущение, что он играл лодке в целом, а не людям в отдельности. На пирсе осталось начальство.

— Ну-у, — сказало начальство нам, когда мы вышли и построились, — пока вы там отдыхали, мы здесь служили, а теперь вам предстоит… — и дальше мы узнали, что нам предстоит: погрузка запасов до полных норм, перегрузка ракет и выход в море на торпедную стрельбу, так что сегодня не выводимся, а становимся к стацпирсу, грузим ракеты и далее, далее, далее… и прочая, прочая, прочая куча удовольствий.

Самые глупые спросили: «А домой?» — на что им хамски расхохотались, но жён поцеловать у забора разрешили.

Жена

Ежедневные постоянные общения с собственной женой можно сравнить только с моросящим дождичком, который капает тебе за воротник. Ты приходишь домой ежедневно, а оно капает: в 20 часов — капает, в 22 — капает, и в 24 — тоже капает; ложишься в постель — капает в постели.

Можно, конечно, научиться и не слышать, как оно капает. Но пока ты научишься, сколько придётся себя истерзать.

Другое дело, если тебя не бывает дома. Другое дело, если ты ходишь в море. Женщины море не выдерживают. Ты приходишь, а тебя встречает любовь; реки любви; потоки любви огромных размеров; и глаза газели, а в них — слёзы; а голос ласковый, нежный, как полевой колокольчик; а руки теплые, и уже припала к груди, положила головку, затихла, как мышка, и молчит, молчит…

За это можно отдать жизнь… А как они бегут навстречу…

Я стоял и смотрел, как они бегут. В тот период я мог только стоять и смотреть, потому что в тот период я был холостой; а когда ты холостой, ты стоишь на ветру на пирсе, как собака; обдуваем и бездомен, бездомен, бездомен…

Но, слава Богу, есть друзья, и, слава Богу, друзей много.

Когда наши мучения поручили временную передышку и мы всё-таки ощутили под ногами земную твердь, мои друзья сказали мне:

— Бери, Саня, свои манатки и иди к нам жить.