Расстрелять! – II - [7]

Один полный адмирал, проезжая в четыре утра безмятежно спящее КПП, назвал это место «страной непуганых идиотов».

С тех пор так и живём.

И в чём же живут офицеры?

Офицеры живут в домах, построенных воинами-строителями. Только у нас существует такое возмутительное сочетание таких двух совершенно несовместимых слов, как «воин» и «строитель». Везде воины — разрушители, а у нас, понимаешь, строители. Считается почему-то, что если «равняйсь-смирно!», по роже дал, то он уже и строитель.

Стучатся в дверь — женщина открывает.

— Хозяйка,— говорят,— мы пришли вам унитаз поменять.

Сняли унитаз и ушли. Полгода жили вообще без унитаза. «Северный вариант» называется. Это я не про унитаз, это я про дом. Дом называется официально: «северный вариант». Ялтинский проект, приспособленный к северным условиям: зимой холодно, летом жарко, и круглый год по стенам течёт, а к батарее прислонился — почки простудил.

Слив канализации в одном таком забавном доме не дотянули до общей магистрали и вывели его просто в окружающую среду, и крысы там водились ростом с нутрию. Сидит однажды тётка, можно сказать, даже женщина, в этом доме на первом этаже (квартиру только получила), сидит она миролюбиво на унитазе и разгружается. Разгрузилась и, как всякий нормальный человек, расставив ножки, заглянула туда. (Каждому же интересно знать, как он разгружается.) Посмотрела она туда, а в этот момент нутрия у неё между ног вынырнула. Тётка вынесла на себе дверь, в тот же день разошлась с мужем, улетела в Ленинград и там рехнулась, а муж остался служить, потому что всё это «тяготы и лишения», которые нам предписано стойко преодолевать.

«Слава воинам-строителям!»

Вот какое восклицание вместе с восклицательным знаком они выложили выступающими кирпичами на вновь отстроенном девятиэтажном здании штаба флотилии.

Две недели висело, потом командующий приказал срубить. И вот за что: приехал к нам Министр обороны, прошёл он в штаб к командующему и там уже захотел сходить в гальюн.

Вместо того чтоб у командующего сходить (не просто в кабинете, на палубу или там в специальный горшочек, который командующий при этом лично в руках держит, нет, гальюн у него, у командующего, имеется в соседней с кабинетом комнате), отправился Министр ни с того ни с сего в народный гальюн. А в народном гальюне так высоко от земли приделали писсуары, что в них только с прыжка что-нибудь получилось бы наделать, сантиметров двадцать пять надо было иметь в запасе, чтоб туда чего-то насифонить.

Министр прыгал-прыгал, становился на цыпочки — никак. Тогда он пригласил командующего.

— Лев Саныч,— сказал Министр,— неужели у моряков это самое место такой величины, что куда хочешь достанет?

— Да! Товарищ Министр! — взвизгнул наш командующий и отчаянно, одним рывком расстегнул себе ширинку.— Да! Так точно! У всех! Именно такие размеры! — И вслед за этим командующий так себе всё оттянул и вытянул, ну просто как пищевод из цыплёнка, и насифонил при этом полный писсуар.

Потом командующий вызвал к себе того орла, под чутким руководством которого возводились эти писсуары, подвёл его к его же творению и сказал:

— Снимай штаны!

— Товарищ командующий…

— Сни-май, говорю, злыдня… и трусы тоже… Они тебе больше не понадобятся…

Тот снял. А пока он снимал, у командующего руки дёргались, видимо, чесались у него руки.

— А теперь,— сказал командующий злобно,— тяни!

— Тя-ни-и! — заверещал он, видя, что тот его не понимает.— Я тянул…

И тот тянул. А что делать — служба…

Боевое дежурство

Боевое дежурство — это такое положение, когда офицер видит жену не реже, чем раз в месяц. При этом он сильно суетится, чтоб получше устроиться, дрожит в нём всё, как гавайское копьё при попадании в цель.

Отсучив ножками, офицер замирает. При этом у него случается истома.

Жена раз в месяц довольна безмерно, что у неё муж — офицер.

Боевое дежурство — это истома. (Продолжение следует.)

А пока оно следует, прочитайте маленький рассказик из жизни надводников. Называется он:

Вот народ!

Наш новый зам Иван Тимофеич Ничипорюк долго изображал из себя невинного интеллигента. Редкой чистоты козёл был. По тревоге передвигался не спеша. Замов тревога вообще не волнует. Вот они и ползают. А морячки у нас по тревоге выскакивают на трап не глядя. Ноги на поручни кладут и враскоряку съезжают. Трапы у нас длиннющие и крутые, а перебирать ножками по ступенькам замучаешься, вот они и съезжают.

Был такой матрос Кузьма. Выскочил он раз по тревоге — прыг на трап и поехал и внизу уже зама нагнал. Тот спускался так медленно, как будто ему удаление крайней плоти только что неграмотно произвели и попутно все рефлексы задушили.

Кузьма нагнал зама на последней ступеньке и… въехал ему на плечи. Зам от такой тяжести просел, за ноги Кузьму ухватил, вцепился, глаза вылупил, фуражка слетела, и сказать ничего не может, потому что от такой нестандартной ситуации сразу же проявилось всё его неземное происхождение. Стоит и терпит на себе Кузьму, а Кузьма осторожно освободил своё междуножье от инородного замовского тела, ну а зам всё прийти в себя не может. От потрясения. Потряс его Кузьма.

А комбриг наш всю эту сцену из жизни бобров лично наблюдал. Подходит он к заму, поднимает его фуражечку, с удовольствием надевает её ему на луковку и говорит такие слова: