Расстаемся ненадолго - [90]

Говорил он, как всегда, небойко, ровным голосом, а улыбался широко, до блеска крепких белоснежных зубов. При улыбке подбородок его двоился, щеки собирались в морщины. И все же он молодел, когда смеялся, а глядя на него, хотелось смеяться и самому. С Никитой Миновичем они были почти одногодки, но Васильев выглядел значительно моложе.

– Не успели, небось, и отдохнуть, а я уж со своими записками, – облокотившись на стол, говорил Клим Филиппович. – Что значит – начальство!

– Вот вместе и отдохнем, – сказал Никита Минович.

– Да, по всем статьям у нас есть право на этот отдых. Поработали на совесть. Могут, конечно, помешать, однако и мы в долгу не останемся. Ну, а у вас, товарищи, мне кажется, больше чем у кого бы то ни было прав на отдых.

Андрей смущенно глянул на Никиту Миновича.

– Не спорьте, друзья, я наблюдал, слышал, знаю. Одно скажу… Вам, товарищ Сокольный, следовало бы поменьше рисковать в бою.

– Во, и я ему то же говорил! – подхватил комиссар.

– Видите? Два старика говорят одно и то же, значит, есть тут доля истины.

– Мне кажется, – сдерживая волнение, так некстати охватившее его, заговорил Сокольный, – что каждый на моем месте в такой обстановке действовал бы так же.

– А вот мы с Никитой Миновичем, думаю, действовали бы иначе.

– Вы – дело другое…

– Почему же другое?

– Прошу извинить меня, – Андрей заговорил более спокойно, – но сейчас здесь откровенный, дружеский разговор… Ни сегодня, ни прежде я не бравировал, не вылезал перед бойцами. Я просто выполнял, как умел, свои обязанности, и все. И тут мне трудно было бы стать, скажем, на ваше место. Вы – люди местные, вас все знают, у вас авторитет. Для вас не обязателен личный пример: вам поверят на слово. А меня тут почти никто не знает. Отсюда – все! Боец многое может простить командиру, особенно малознакомому, но трусость, нерешительность не простит никогда.

– Верно, – согласился Клим Филиппович. – Однако не надо отрицать и нашей истины. Личный пример в бою – великое дело, но он не отменяет ответственности командира за исход всей операции.

Секретарь обкома задержал долгий, внимательный взгляд на Трутикове, затем медленно отвел глаза, понурил голову. С минуту сидел молча, встал, подошел к Никите Миновичу, положил на его плечи обе руки.

– Друг ты мой, старина! – тихо сказал Клим Филиппович. – Знаю, какое горе постигло тебя в том бою. Тяжело мне говорить об этом, а тебе еще тяжелее слушать… Знаю, мой дорогой комиссар!..

Снова отошел, стал к окну, как бы всматриваясь в даль.

– Сколько лет было сыну? – не отрывая глаз от какой-то далекой точки на горизонте, спросил он.

– Шестнадцать, – чуть слышно ответил Никита Минович.

– Ровесник моему… – Клим Филиппович сочувственно взглянул на комиссара, досказал: – Мой… тоже погиб… Вместе со всеми моими во время налета на город.

И опять стал вглядываться во что-то далекое-далекое, недосягаемое глазу…

В комнате повисла неизбывная тишина…

Какие слова могут заменить молчание двух горюющих отцов!..

В хату неслышно вошла пожилая, высокая, статная женщина. Через открытую дверь в первую половину было видно – принесла миску сочных крепких огурцов и нечто в пузатом графинчике.

Клим Филиппович повернул голову на скрип двери, чуть заметно улыбнулся женщине, пригласил зайти.

– Прошу знакомиться, – обратился он к Трутикову и Сокольному.

– Наталья Игнатьевна, наша хозяйка, а вообще – знатная льноводка области.

– Да мы знакомы, – поднимаясь, сказал Никита Минович, – встречались ва областных совещаниях. Да и портреты в газетах…

– Вы… вы… – смутилась Наталья Игнатьевна. – Вот и знакомо лицо, а убей – не вспомню…

– Председатель красноозерского колхоза, – напомнил Клим Филиппович.

– А-а! – всплеснула руками хозяйка. – Тот самый, бородатый?

– Совершенно верно, – подтвердил секретарь, – была у него когда-то борода. Большая, пышная, гордость всей области.

– Вот-вот! – Наталья Игнатьевна схватила за руку Трутикова. – Почему, думаю, не могу узнать? Добрый день, добрый день!.. Куда там – разве узнаешь! Помолодел, да таким комиссаром стал, ого!..

– А он и в самом деле комиссар, – усаживаясь на прежнее место, заметил Клим Филиппович. – А это командир отряда, товарищ Сокольный.

Наговорив мужчинам немало шутливых и приятных слов, хозяйка вышла в свою половину, но почти тотчас вернулась.

– По-моему, пора бы и подкрепиться, а? – обратилась она к секретарю обкома. – Вечер не за горами.

– А что вы думаете, Наталья Игнатьевна! – охотно поддержал ее Васильев. – В вашем предложении есть что-то рациональное. Несите, что бог послал, на стол. А эту стратегию, – он взялся обеими руками за края карты, – мы пока снимем, попросим разостлать что-нибудь более подходящее для такого случая.

– Я сейчас!

Хозяйка принесла скатерть с прошивкой посередке, застлала ею стол.

Тотчас появилась та миска с огурцами, блюдечко меду, несколько кусочков сала на мелкой тарелке. А потом уже и главная «сдоба» стола: маленький графинчик с пробкой и три стакана.

– В записке шла речь о чае, – усмехнулся Никита Минович, – а тут, по всей видимости, нечто другое…

– Тоже горяченькое! – отозвалась хозяйка.

– Это хлопцы мне принесли. Как старику, на прогрев нутра, – засмеялся Васильев. – Наталья Игнатьевна, и вы с нами!..