Расслабься, крошка! - [6]

— Слушаю, — отозвался тот же женский голос, но теперь он звучал с бесконечной усталостью. Антон мельком глянул на часы: шесть вечера, скоро конец рабочего дня.

— Добрый вечер. Это Черницын, — торопливо сказал он. — Вы мне звонили…

— А, здравствуйте, Антон, — ответила женщина. — Вы у меня последний, кто не отзвонился. Могу вас обрадовать: роль ваша. Пробы отличные, так что завтра, будьте добры, на примерку. К десяти, и, пожалуйста, не опаздывайте.

— Не опоздаю, — горячо сказал Антон. — Я слышал, что Тимур Равильевич очень строг с актерами. Так что буду как штык.

В трубке зависло недоуменное молчание.

— А кто такой Тимур Равильевич? — поинтересовалась жещина.

— Как это — кто? — рассмеялся Антон. — Режиссер, естественно.

— Режиссер? Чей?

— О господи, да ваш, конечно! В смысле — наш.

Женщина вновь помолчала, а потом осторожно произнесла:

— Антон, вы, наверное, что-то путаете.

— Ничего я не путаю, — рассердился он. — Или я, по-вашему, не знаю, как зовут Альмухамедова?

— Кого-кого?

Антон подавил желание наорать на женщину и холодно пояснил:

— Тимура Равильевича Альмухамедова. Режиссера. Надеюсь, вы знаете, кто это такой?

Собеседница на том конце провода неожиданно развеселилась.

— Я-то знаю, — сообщила она и, кажется, даже хихикнула. — Что я, тундра неогороженная? Только при чем тут мы?

Антон похолодел.

— А вы разве не от него?

— Разумеется, нет. Я от Гарсон-Хинкевича. Ну? Вспомнили?

Антон простонал. Еще два месяца назад он был на пробах в историческую многосерийную мелодраму. Режиссер Олег Гарсон-Хинкевич замыслил нечто грандиозное. Сериал из жизни российских царедворцев по своему масштабу должен был затмить самые дорогие проекты прошлых лет, поскольку снимать собирались на натуре подлинных памятников архитектуры. Среди них оказались не только знаменитый Исаакиевский собор, Юсуповский дворец и Эрмитаж, но и французские замки на Луаре. Поначалу Антон едва ли не ежедневно справлялся о результате своих проб, но потом страсти улеглись, да и проект неожиданно забуксовал на месте. Потом Антон вообще позабыл о пробах, переключившись на проект Альмухамедова. Сейчас же съемки в тридцати двух сериях, за которые, между прочим, обещали хорошие деньги, показались ему каторгой.

Продлится эта бодяга минимум полтора года, и не факт, что сериал станет мегапопулярным, мрачно размышлял Антон. В последнее время проекты Гарсон-Хинкевича проваливались с завидным постоянством, но, похоже, его это нисколько не волновало. Сняв тридцать лет назад вполне успешный и любимый зрителями фильм, режиссер до сих пор плыл на волне старого успеха.

— Алло, Антон, вы там не уснули? — медовым голосом осведомилась женщина. Антон хотел ответить, но горло свело спазмом.

— Нет, — сказал он, откашлявшись. — Я здесь.

— Значит, завтра вы будете?

— Я же сказал — как штык, — резко ответил он, но женщина не смутилась. Видимо, привыкла к выбрыкам актеров.

— Ну и чудно, — подытожила она. — Значит, завтра к десяти мы вас ждем. Адрес помните?

Он заверил, что помнит, и положил трубку. Два оставшихся сообщения Антон прослушал без всякой надежды, и, разумеется, от Альмухамедова никаких сообщений так и не поступило.

На следующий день, после примерки костюмов и обязательной по этому случаю фотосессии, Антон решил поехать куда-нибудь пообедать.

В кружевных воротничках эпохи псевдо-Ренессанса скопилась пыль, на которую у него была аллергия. Антон мужественно терпел, стараясь не чесаться, пока наконец не расчихался. Сорвав пропахший нафталином костюм, он обнаружил, что шея покрыта красными волдырями.

— Хорошенькое дело, — возмутился Антон и гневно посмотрел на костюмершу. — Вы что, перед примеркой вычистить костюмы не могли?

Костюмерша смотрела на него глупыми совиными глазами и не отвечала. Вид у нее был какой-то отмороженный, что, впрочем, и неудивительно. В костюмерной было холодно. Женщина куталась в пуховую кофту, да еще и шалью подпоясалась. Узел лохматого серого полотнища сбился набок, придавая костюмерше вид продавщицы сельского лабаза. Антон посмотрел на нее с раздражением:

— У вас супрастин есть?

— Чего?

— Ничего, — махнул он рукой и вышел.

Какой супрастин, когда эта баба, похоже, родилась прямо тут, в пыльной костюмерной вместе с вековой молью! И, вполне вероятно, с этой молью даже состояла в родстве, поскольку по этому лицу, написанному старой акварелью, невозможно было угадать возраст.

На улице Антон задышал полной грудью. Царапающая дурнота, поселившаяся в горле, наконец отступила. Антон аккуратно потер красную шею и пошел к машине, намереваясь порадовать себя обедом. Утром он выскочил из дома так рано, что не успел позавтракать, и даже кофе пришлось пить на ходу, из бумажного стаканчика, подрулив к «Макдоналдсу». Коробочка с гамбургером, кстати, так и осталась лежать на сиденье, потому что съесть его Антон не успел, а сейчас мысль о булке с котлетой вовсе не казалась ему привлекательной. Супчику бы похлебать! Домашнего!

При мысли о супе у Антона заурчало в животе. Он вспомнил времена своего недолгого брака с Марией. Голубева была знатной кулинаркой и супы варила отменные, с островками жира, сочными кусками мяса и тонко порезанной картошечкой. Такой солянки, как у нее, Антон не ел больше нигде. Сам он готовить не любил, предпочитая немудреные блюда, а уж сварить суп было подвигом. Нет, пару раз он готовил какую-то жижу, но потом, скривившись, выливал содержимое в унитаз. Вот и сейчас Антону захотелось не в ресторан, а домой, на родную кухню, и чтобы кто-нибудь хлопотал вокруг, подавал суп и нарезанный треугольниками хлеб, а он неторопливо рассказывал, как прошли пробы, и ныл, как несчастен, поскольку роль у Альмухамедова досталась не ему.