Расслабься, крошка! - [57]

Самым важным ему казалось, что он поругался с сыном, так и не успев с ним помириться. И сейчас сама мысль, что они могут больше не увидеться, жгла каленым железом, оставляя в душе оплавленные дымящиеся борозды…

Серые глаза Караулова сверлили Боталова. Он сказал:

— От меня же ничего не требуют.

— Я знаю.

— Потому я и спрашиваю: что ты намерен делать? Я ведь могу… помочь. И всякое такое.

Что входит во «всякое такое», Боталов предпочел не уточнять.

У Караулова было много возможностей.

Как и у Боталова.

У любого миллионера много «всяких таких» возможностей, которыми легко жонглировать в междоусобных войнах. И хуже нет, когда в этих войнах приходится играть с равным на его поле.

— Он их не выпустит, — тихо произнес Боталов. — Даже после того, как получит землю на Садовнической. Дело не только в участке, но и в репутации.

— А ты ведь ему подгадил тогда с террористами, — вкрадчиво констатировал Караулов. — Я, конечно, осуждать не могу, сам грешен. Но раз начинаешь грязно играть, страховаться надо. Тем более тебе есть кого терять. Дочь, кстати, где твоя?

— За границей, — вздохнул Боталов. — Ее Инна вывезла давным-давно. В Англии учится. Я сразу позаботился о ее безопасности и Инну предупредил.

— Запись спецы смотрели?

— Смотрели. Сразу же. Но ничего не вытрясли. Глухо, как в танке.

Обращаться в милицию Боталов не стал.

Кассету получили эксперты частной конторы, которые и под страхом смерти не проболтались бы, откуда у них эта пленка. Однако спустя сутки начальник конторы сконфуженно сообщил: выжать из нее почти ничего невозможно. Судя по шумам, запись велась в замкнутом помещении, никаких посторонних звуков, вроде гудков поездов или шума самолетов, позволяющих хотя бы частично локализовать поиски, не присутствовало.

В чем Боталов не сомневался, так это в причастности к похищению Ашота.

Несмотря на то что Адамян пока на горизонте не проявлялся, Боталов был убежден: это ненадолго. Скоро он, как жирная муха, прилетит на сладкое, потирая свои мохнатые лапки…

Караулов в вине Ашота не был так уверен:

— Может, все-таки не он?

— А кто? — взорвался Боталов. — На этот участок больше никто не претендовал, кроме Ашота. Он требует именно Садовническую, а не другие объекты. Вот увидишь, не сегодня-завтра он придет и потребует свое!

— Жирно, — вздохнул Караулов, а потом посмотрел на Боталова: — Отдашь?

— Да куда я денусь, — вяло отмахнулся он. — Сын у меня один. И внук — или внучка — тоже.

— Про обмен что-нибудь сказали?

— Пока нет. Естественно, я ничего не подпишу, пока не увижу Егора. Только я Ашоту не верю. Сам знаешь, как он с конкурентами поступает.

— Знаю, — поморщился Караулов. — В девяностые все так делали. Кто-то вырос из этих… казаков-разбойников, а вот Ашотик — увы и ах. Он тебе сына из машины покажет, а потом прямо там кончит, чтоб неповадно было. Ну, или тебя.

— Или меня, — кивнул Боталов.

Часы тикали.

— Я сделаю, что смогу, — холодно сказал Караулов. — Информация, специалисты… Все, что нужно. Если нужны будут деньги — добавлю. Но на многое не рассчитывай.

— Да ни на что я особо не рассчитываю, — сказал Боталов.

Ему вдруг стало противно.

Он подумал об отце Алины, который сейчас умирает от страха, в то время как брат пообещал бросить с барского плеча спецов, но при этом дал понять, что спасать племянницу не рвется.

В самом деле, чего рваться? Не дочь ведь.

Дочь со вчерашнего дня в Цюрихе, обложена броней со всех сторон. А Алина — разменная пешка, которую не жаль потерять. Ради нее Караулов не пожертвует своим состоянием и недвижимостью, если требования похитителей превысят разумные пределы.

Они просидели в кабинете еще час, прикидывая ситуацию так и эдак. Когда Караулов ушел, Боталов, нервно качавшийся в кресле, не выдержал, придвинул к себе ноутбук и посмотрел отцифрованную запись с присланной кассеты, которую видел уже раз сто.

Сердце привычно сжалось, как только белая, игольчатая вьюга телепомех сменилась темнотой, из которой выступило лицо Егора, разбитое, съехавшее набок, с заплывшим глазом.

Ногти Боталова были сгрызены до мяса. Засунув в рот кулак, он закусил костяшки.

— Папа, — надтреснутым голосом сказал сын с экрана. — Папа, отдай им все, что просят. Спаси нас.

— Марина!

— А?

— Бэ! Ты едешь или как?

Марина вздохнула и в последний раз посмотрела в зеркало.

В глянцевом серебре показывали какие-то ужасы. На нее смотрела незнакомая растрепанная тетка с дикими глазами, размазанным макияжем, лохматая, как Баба-яга. Косматая ведьма была почему-то облачена в Маринин костюм.

— Еду! — решительно крикнула она.

Гримерная фиговая, но все-таки своя, личная, отдельная от музыкантов. Теперь это входило в райдер, чем Марина невероятно гордилась. Музыканты, конечно, были не в восторге, но кто их спрашивал? На концерте можно и без них выступить, была бы «минусовка». Да она частенько и делала так на сборных «солянках», где надо было выступить с одной-двумя композициями. Не хватало еще ради десяти минут везти с собой аппаратуру!..

Схватив с полки сумочку, где помимо женских штучек лежал еще и драгоценный микрофон, Марина вышла из гримерной.

Концерт прошел не ахти.

Публика мертвая…