Рассказы вьючного ящика - [2]

— Куда тебе с грыжей! — угрюмо буркнул тот, незаслуженно оскорбив спортивно скроенного Геннадия. — А Виконт копыто на камнях побьет, это как?

— Сам же и виноват! Ты ведь его даже расстрелять хотел. Нет, что ли?

Трудно было Геняше расстаться с лелеемой мечтой о сегодняшней встрече.

— Лопух ты, студент, — определил Юрка, ощерив коронки. Однако ничего больше уточнять не стал.

Промывальщик и повар Мишель, Михаил Шишлов — черноволосый и такой же, как Юрка, густошерстный здоровяк местного найма, — выплюнул изо рта козью ножку, докуренную до перегиба, до самого козьего колена, и осуждающе посмотрел на Геняшу:

— Ты чего к словам придираешься? Мало ли кого вгорячах застрелить охота? Так вгорячах же…

Пятый отрядник, радист Женя, ничего не сказал, вздохнул только.

Юрка подошел к Виконту, с деланной суровостью отпихнул ласково потянувшуюся к нему конскую морду, осторожно охватил пальцами зашибленную Виконтову ногу за бабку и легко сорвал подкову с последнего гвоздя.

— Вот что, мужики, — решил Вадим, — выйдем к реке — встанем. Все равно засветло не дойти. Встанем, выспимся, утром пулей домчим. В лучшем виде нарисуем: и закусим, и споем. Не последний день на свете живем, а? — он подмигнул Генке, и тот заулыбался.

Женя-радист опять ничего не сказал, вздохнул только. Грустный он был человек, печальный.

— Давай в темпе! — заторопил Вадим. — Ликвидируем Виконтов погром. Он поставил перевернутый вьючник, сунул руку в дыру и свистнул. — Ну и ляпнул! Пробоина, как на «Титанике»! Подавай, братцы, буду укладывать.

Трое подавали, Вадим укладывал содержимое ящика в установленном порядке: карты, дневники, компаса, пачки свечей, книги…

«Это-наверх, — подумалось ему вдруг о книгах. — А почему наверх? — удивился он этому своему решению. — Всегда ведь внизу лежали… Да уж лучше наверх». «Ставь на красное, — сказал ему Внутренний Голос», припомнился Вадиму анекдот. Он фыркнул и отложил книги пока в сторону. Наверх так наверх.

Упаковав в ящик все прочее, Вадим взял книги: свою — «Месторождения Северной Якутии», творение профессора А. Л. Кухлина, широкий и плоский фолиант, запихиваемый обычно во вьючник сбоку; и две Мишелевы: «Двадцать лет спустя» и донельзя обтрепанный сборник русских пословиц и поговорок.

«И правильно! Удивительно разумно! Предельно рационально!» — подумалось Вадиму снова, неизвестно с чего. Хвалил Вадим себя редко, даже мысленно, и уж не в таком странном стиле.

«Что это я? — насторожился он. — С чего бы это? Опять — Внутренний Голос?»

— Геняша, — спросил он студента, сидящего на корточках тут же возле вьючника, — знаешь анекдот про Внутренний Голос?

— Монте-Карло? — хохотнул он. — Рулетка? А как же! Их целая серия.

— Угу, — кивнул Вадим.

Он неспешно укладывал книги. И на редкость приятно было его рукам, словно какой-то теплый воздух поднимался со дна вьючника, словно кто-то осторожно дышал ему в ладони, принюхивался к ним деликатно и ненавязчиво.

…Дело было сделано. Обе отрядные палатки стояли рядом, почти впритирку, на перегибе полукруглой речной косы, на самом темени излучины, у воды, где отыскалась-таки ровная площадка, кое-где поросшая жесткой кустистой травой. Место — как на заказ.

А шагни в сторону — черт ногу сломит. Точно сотня самолетов на бреющем высыпала бомбы. И все, что здесь от века разумно и целесообразно росло и жило, взлетело к небу и рухнуло, перемешавшись причудливо и жутко: бугры и воронки, валуны, как бы скатанные взрывом, отполированные взрывом деревья…

И все это — вода. Весенний паводок. И все это — та же самая Онека, что катит сейчас мимо палаток с дачным убаюкивающим мурлыканьем мелкую свою воду. Стоит на перекате, на середине реки, студент Геняща со спиннингом, и не заливает ему Онека литых резиновых голенищ.

В палатках никого, кроме радиста, не было.

Студент, как сказано, ловил ленков на перекате и восторженно орал при каждой очередной удаче, возбужденно топоча на мелководье.

— Хватит, Генка! — звал его от костра Мишель. — Озверел? Лошадей, что ли, кормить ухой будем? Вылезай, помогай чистить!

В звездах чешуи, он торопливо шваркал ножом по рыбьим бокам, а рядом на мокром плоском валуне розовели с десяток потрошенных безголовых рыбин.

Кеша, взволнованно мечась по берегу, лаял то на Геняшу, то на повара.

— Держи-и!

И летит рыбина, извиваясь в воздухе, летит прямо в лоб Михаилу, и тот, не успев подняться с четверенек, прыгает в сторону…

— Ну, студент!..

— Держи! — другим, не браконьерским голосом, закричал вдруг Геняша и, взмахнув руками, бросился бежать по перекату. — Спиннинг держи!

В фонтане брызг он пробежал несколько шагов, тщетно пытаясь ухватить пробковую ручку уплывающего спиннинга, и — ax! — споткнулся и плашмя рухнул в воду.

Вскочил, ошалело мотнул головой, мокрыми космами волос, ничего не сознавая, и снова устремился в погоню. Прицелившись на бегу, Геняша в невероятном прыжке сиганул в воду и умудрился схватить спиннинг.

— Ох-ох-хо! — корчился на берегу Мишель. — Ох, умру! Ох, рожу сейчас! Видал, Кеша?

Он катался по гальке с боку на бок в опасной близости костра и котелка, что булькал кипятком на воткнутой рогулине. Щенок в переизбытке чувств носился по кругу, мотая мордой и зажатой в зубах рыбьей головой. Вадим и конюх, чуть в стороне, перековывали Виконта и самого события не видели, а слышали только крик.