Рассказы - [10]

Он редко купался, что для обитателей этих мест странно, все ходил по песчаному пляжу со смешно выступающим пузом, да еще всегда в модных брюках. Казалось, он приходил к морю лишь затем, чтобы демонстрировать свое искусство игры на бильярде. Вот он и сообщил нам теперь, что в тот свой последний день утонувший якобы сказал ему: «Все же умирать на суше легче, чем гибнуть, глотая соленую воду, хотя море почему-то так необъяснимо тянет к себе».

Это его воспоминание ошарашило всех, ибо все уже стали привыкать к мысли, что драма произошла случайно. А теперь… право же, выходило очень даже обдуманно: сумерки, пустынный берег, а главное — шторм! Выходит, незнакомец готовился к своей смерти. Он, может, не без умысла выбрал тот день, тот час и то место?

Прибежав в числе первых и, как потом выяснилось, немногих посмотреть на утопленника, я заметил кровь на правом его виске. Это не могло не навести на некую мысль: крутой берег, шум волн…

Пытаясь восстановить в памяти все детали, связанные с гибелью Шарли, я, кажется, нечаянно уловил некую связь… Младшую дочь Горбуна Арта звали Джерги. Так ее звали, хотя это только отдаленно напоминает туркменские женские имена. Может, это — искаженное образование от имени Джамал или еще от какого-то другого похожего имени. Вот ее, Джерги, идущую по самой кромке воды босиком, можно было часто видеть на берегу и слышать ее быструю иомудскую речь. Исполнилось ли ей тогда семнадцать? Едва ли, не думаю. Грубоватая, но прелестная своей юностью, она казалась на этом диковатом берегу, где так мало женщин, принцессой. Многие заглядывались на нее. Это порождало непомерную гордость в сердце юного создания и непомерную злобу в сердце ее тщедушного отца. Взгляды зрелых мужчин, направленные на дочь, и льстили ему, и расстраивали…

Мне однажды пришлось услышать, как некрасиво он ругался из-за нее с одним отдыхающим. Я видел тогда гнев этого маленького человека с бородавкой на носу. Каким неистовым огнем горели его, черные, как ночь глаза, а у Джерги такие же манили в неизведанную даль! И в какое паническое состояние впал незадачливый сердцеед, рискнувший отпустить остроту насчет обнаженных икр девушки, не ведая, что рядом стоял ее отец! (Судя по их репликам, девушка нечаянно приподняла, поравнявшись с отдыхающим, доходящее до щиколоток туркменское платье…) Шарли купался всегда в одиночестве, только иногда с ним рядом оказывалась женщина. Но она плавала неважно и быстро возвращалась на берег. А Шарли плавал превосходно и далеко. Мы часто теряли его из виду. Никому и в голову не приходило гнаться за ним, соперничать. Да и он, казалось, никого кругом не замечал.

Изумрудный берег, неописуемой чистоты вода — такого не найдешь ни на Балтике, ни на Черном море. Только здешняя неимоверная жара утомляет отдыхающих настолько, что они через две недели бывают готовы плюнуть на все, и бежать, куда глаза глядят, лишь бы там ожидала спасительная тень.

Бильярдная, куда, как я уже говорил, приходило все мужское население да две-три европейские женщины, и была единственным местом, где можно было отвести душу, укрывшись под защитой японских кондиционеров от духоты.

Шарли не так часто заходил в бильярдную, куда охотнее он проводил время в одиночестве на берегу, собирая редкие камни или просто созерцая море из-под тента. Вот и стало казаться мне потом, что я замечал и Джерги за этим занятием, но ей, по-моему, больше нравились ракушки, она пыталась из них сделать себе бусы… Лишь однажды я заметил, как она что-то передавала Шарли, смеясь и уставясь в его глаза. Может быть, ракушки?

Что же касается трагедии, разыгравшейся на изумрудном берегу, то на пятый день для меня многое уже в ней прояснилось — и если даже и не прояснилось, то, во всяком случае, позволило нащупать одну очевидную связь ее с выходкой Горбуна Арта. Судите сами, будет ли отец из-за пустяка так серьезно ссориться со своей взрослой дочерью? Случилось это так…

Однажды под вечер я лежал на берегу. Дело шло к ужину, и я уже собрался было встать, как по другую сторону огромного валуна, у которого я приютился, зазвучали голоса. Шум моря заглушал их, порой до меня доходили лишь обрывки фраз, да и совестно было подслушивать чужой разговор. Не знаю, что мне помешало сразу встать и уйти, но я еще какое-то время оставался там, уже натянув рубашку.

— Что тебя все на берег тянет? — услышал я мужской голос. — Не твое дело! — ответил ему вызывающе женский.

И я узнал их — это были Горбун и его дочь.

— Как это не мое? — глухо спросил Горбун.

Ответ Джерги был излишне раздраженный:

— Сказано — не твое, значит, не твое!

— Кто же тебя такой… (Нарастающий шум прибоя.)

— Мама… — Что-то она говорила еще, но шум набежавшей волны накрыл все. Дальше:

— Мама? Едва ли! — Смех приглушенный, злой. — Я ее успел позабыть. Ты мне не поможешь вспомнить?..

— Ты, может, и забыл…

— Если забыл я, то тебе и подавно не вспомнить. Впрочем, и она… такая же была. Она терзала меня, каялась… что вышла замуж.

— А то ты сомневался…

Признаться, меня не могло не заинтересовать, какие отношения были между Горбуном, которого я знал уже несколько купальных сезонов, и его женой, после смерти которой здесь ходили всякие легенды. По слухам, она покончила с собой.