Рассказы - [139]

Он играл не для матери, а для паука, и в его детской душе возникали картины, где, возможно, фигурировали животные, — которых люди считают безобразными, — но не безобразные поступки людей.

Прямых признаний Бетховена в любви к животным сохранилось мало, у него не было ни времени, ни склонности вести обширную переписку или дневниковые записи. Мы знаем только, что перед своим приездом в Вену он сочинил «Элегию на смерть пуделя» и что отношения с животными своих приятелей и приятельниц он строил на основе равноправных притязаний на жизнь. Он до тех пор обхаживал комнатную собачку госпожи фон Мальфатти по кличке Жигон, пока она не стала бегать за ним по пятам. Тогда он с торжеством написал своему другу И. фон Глейхенштейну:

«Ты ошибаешься, если полагаешь, будто Жигон ищет только тебя, нет, мне тоже выпало счастье видеть, как эта собачка ни на шаг от меня не отстает. Вечером она ужинала рядом со мной, потом еще провожала меня домой, короче, прекрасно меня развлекала, однако сесть высоко я не мог, а все время сидел довольно-таки низко».

В одном из писем к Терезе Мальфатти Бетховен выражает свою восторженную любовь к природе:

«Какая вы счастливая, что сумели так рано выбраться за город. Я только 8-го числа смогу насладиться этим блаженством; радуюсь, как ребенок. То-то весело мне будет бродить по лесам и кустарникам, среди деревьев, трав и скал! Никто не может любить все это больше меня!»

Во время одной из прогулок Бетховена произошел тот знаменитый инцидент, который вызвал столько смеха, в то время как самому Бетховену было совсем не смешно. Он шел лужайкой, с восторгом созерцая, как все в природе дышит жизнью. Вдруг он увидел молодую даму в летнем платье и мальчика, которые с веселым смехом прыгали по лужайке. При виде этой картины Бетховен умилился и подошел ближе. И с возмущением заметил, что молодая дама гоняется с сачком за бабочками. Эта охотница за бабочками была Каролина Виммер, будущая мать швейцарского писателя, автора книг о животных Йозефа Виктора Видмана.

В Мёдлинге под Веной она развлекалась тем, что сачком ловила на лугу бабочек. И вдруг заметила человека, бежавшего невдалеке вровень с ней и носовым платком отгонявшего бабочек, которых она надеялась поймать. Это повторялось еще два дня подряд. Когда она выходила на лужайку, там уже стоял этот человек и делал для нее ловлю бабочек невозможной. В конце концов девушка взбунтовалась и потребовала, чтобы он оставил ее в покое, на что незнакомец громким голосом ответил: «Неужели благовоспитанная молодая дама не научилась занимать свое время чем-либо иным, кроме как убийством бедных животных?» На миг опешив, Каролина ответила: «Разумеется, я научилась кой-чему другому, — например, игре на фортепиано, но вы и в этом ничего не смыслите». — «А вот и нет, — отвечал незнакомец, — как раз в этом я кое-что смыслю и мог бы даже вам сказать, действительно ли вы научились играть на фортепиано. Ступайте домой и сыграйте мне что-нибудь при открытых окнах!» Молодая девушка отозвалась на эту шутку и была очень удивлена, когда немного погодя незнакомец вошел к ней в комнату и сказал: «Вы умеете играть на фортепиано. Тем меньше повода у вас уничтожать безобидных маленьких животных».

Заинтересовавшись этим разговором, в комнату вошла мать Каролины и узнала в странном посетителе Людвига ван Бетховена. Отныне Каролина получила право иногда сопровождать маэстро во время его прогулок, но только предварительно пообещав ему «никогда больше не убивать невинных животных».

Мать Каролины поведала знакомым историю принудительного обращения Бетховеном ее дочери, а маэстро, когда его об этом спрашивали, подтверждал рассказ, снова вскипая гневом против безнравственной ловли бабочек. Достиг он этим лишь того, что венское общество всласть посмеялось над очередной причудой Бетховена.

Певец Крамолони в своих воспоминаниях о Бетховене повествует о том, как в 1816–1818 годах он жил в Мёдлинге в одном доме с Бетховеном и очень часто с ним разговаривал. В те годы он был еще мальчиком и думал, что доставит великому музыканту удовольствие, показав ему крупных бабочек и спросив, как может называться этот вид. Вдруг композитор, обычно такой приветливый, грубо оттолкнул его, воскликнув: «Оставь меня в покое, маленький убийца!»

Поэт лорд Байрон любил собак и кошек. Поскольку в животных он всегда ценил индивидуальность, то его домашние зверушки становились для него личностями, обогащали мир его представлений и часто возникали в его речи. Его кот Шип, который с точки зрения породистости особой ценности собой не представлял, но как личность был почти что гением, воплощал для поэта прямо-таки лучший мир.

В то время у англичан считалось хорошим тоном быть большими любителями животных; многие полагали также хорошим тоном быть почитателями Байроновой музы. Однако дамы, обожавшие божественного лорда, находили его любовь к кошкам, особенно, к этому коту, мало оригинальной, — последней модой была любовь к экзотическим зверям, прежде всего к обезьянкам. И вот в один прекрасный вечер несколько великосветских дам окружили лорда Байрона, который опять с восторгом рассказывал про своего кота, и тогда одна герцогиня заявила ему: «Милорд, вы должны переменить свои вкусы и найти себе других любимцев в царстве животных. Извините меня, но какой-то кот для лорда Байрона слишком низок. Перестройтесь на обезьян, а мистера Шипа подарите кому-нибудь! Он преграждает вам путь в рай!»